Первый и последний. Немецкие истребители на западном фронте, 1941-1945 - [6]

Однако об этом происшествии вскоре забыли и я смог вздохнуть с облегчением. Вне всякого сомнения, я заполнял армейские вербовочные бумаги без особого удовольствия. Напротив, никогда и ничего я не ценил более личной свободы, и, по моему мнению, значительные ограничения в любых армиях мира существуют только по необходимости.

Чтобы не быть неправильно понятым, я должен упомянуть, что позже мне довелось служить в армии простым солдатом, а только потом уже офицером, но я наслаждался каждым мгновением службы, потому что был в своей стихии — в авиации. Военная служба в разных чинах и то, что часто называется прусским милитаризмом, признавалась мною суровой и строгой, но неотъемлемой необходимостью, условия которой я выполнял беспрекословно. Следует признать, если быть честным с самим собой, что я никогда не был в восторге от всего этого. Военная служба всегда рассматривалась мною в качестве сурового испытания и как часть судьбы Германии.

Поэтому я был поражен, когда осенью 1932 года получил официальное уведомление, ставящее меня в сжатой армейской форме в известность, что мое прошение принято, так что мне следует написать рапорт, указав время и место своего зачисления. С этим, по существу приказом в руках, я подался к руководителю нашей школы, господину Келлеру, который позднее стал генералом Келлером и командиром авиаполка люфтваффе, чтобы испросить у него совета. Его кабинет я покидал с красным от радости лицом. Он не только уверил меня, что я по-прежнему могу оставаться в школе, но помимо этого мне была обещана всесторонняя помощь и поддержка. Я успокоился — теперь мое прошение о зачислении в 18-й пехотный полк могло быть аннулировано. Как легко у меня было на душе в те дни!

В нашей школе планеризм тоже был в ходу, но к нему относились с явным недопониманием и без какого либо увлечения. Впрочем, я использовал каждую возможность, чтобы продолжать свои занятия с планером. А тем временем развитие молодого подразделения планеристов Вестерхольта шло великолепно. Приложив огромные усилия, его члены за несколько месяцев построили свой собственный планер по наброскам и замыслу Измера. Этот планер должен был участвовать в ежегодных осенних соревнованиях в Боркенберге. Аппарат был построен добротно, но что-то в самом замысле оказалось не в порядке, и планер выглядел тяжеловатым в хвостовой части. К несчастью, доказательство этому пришло с некоторым опозданием: сразу после того, как был отпущен буксировочный трос, планер вдруг остановился и уткнулся в землю. Я отделался легким сотрясением мозга да царапинами на лице. После нескольких дней болезни я оказался в состоянии принять участие в соревнованиях с моим «Бродягой», и мне даже удалось завоевать второй приз, несмотря на сильное соперничество.

Осенью 1932 года я приехал в Шлейсхейм. вблизи Мюнхена, для проведения тренировок в высшем пилота же. Мертвая петля, вращения, вход и выход из штопора, полеты на спине, вхождение в пике и зависание в воздухе, то есть мы вступили в совершенно новую область авиации, которая до сих пор была для нас закрытой книгой, так как все это недоступно при полетах на планере.

Вскоре нас перебросили в Ванемюнде для того, чтобы мы могли поупражняться в практике морского дела, в полетах над морем. Дополнительно к изучению разницы между левым и правым бортами мы должны были усвоить массу скучных знаний о мореплавании — все не более чем сухая материя, хотя кое-что позднее пригодилось, в особенности пройденный мною навигационный курс.

Впрочем, даже сегодня я не в силах отличить капитана одного сторожевого корабля — корвета от капитана другого сторожевого корабля — фрегата по их нашивкам на рукаве, а иногда я совершаю промахи, которые еще больше приводят меня в смущение. Так что я был доволен, когда вскоре эта мореходная бессмыслица завершилась, а про себя решил, что военно-морской флот не для меня.

Возвратившись в Шлейсхейм, я начал посещать учебный курс, всю важность которого осознал гораздо позже. Там занималось всего пять человек, никто не дал нам объяснений того, что это было, и не спросил нас — нравится ли нам этим заниматься. Мы должны были летать на самолетах с гораздо большими возможностями, чем прежние, а также изучать совершенно незнакомую технику. Выражаясь точнее, это было моделирование обучения настоящего летчика-истребителя, куда входили летные построения и все остальное, что отсюда вытекало. Отсутствовало только вооружение. Но мы были буквально в восторге от всего этого.

Тем временем Третий рейх становился действительностью. Мы уже чувствовали, что авиацию в Германии ожидают большие перемены, потому что одним из самых близких друзей фюрера был Герман Геринг, в прошлом командир истребительной группы «Рихтгофен».

Когда 30 января 1933 года Гитлер стал канцлером, а президент Гинденбург поручил ему сформировать правительство, то он назначил Геринга на пост рейхскомиссара авиации и приказал ему заняться организацией гражданской авиации и новых немецких военно-воздушных сил. Вот так было положено начало новому направлению, внезапно в распоряжении авиаторов появились все необходимые средства. То, что годами казалось недостижимым и недоступным, теперь было осуществлено в мгновение ока. Насколько я помню, ни один из моих друзей, товарищей или близких не испытывал сомнений насчет новых веяний, которые не встречали каких-либо препятствий на своем пути.