Первый и последний. Немецкие истребители на западном фронте, 1941-1945 - [10]

Меня вытащили из полностью разбитого самолета. При ударе моя голова буквально вонзилась в приборную доску. Меня перевезли в армейский госпиталь под Ютеборгом. Я искренне считаю, что спасся только благодаря чуду. Как раз в это время два известных берлинских специалиста отбывали там воинскую повинность; они взяли на себя всю заботу обо мне, оказав необходимую медицинскую помощь.

После трехмесячного пребывания в госпитале, переломы черепа были залечены, но мое лицо оказалось настолько изуродовано, что даже старые приятели с трудом меня узнавали. Искалеченный и сломанный нос стал широким и плоским, но более всего меня беспокоил левый глаз, так как его зрение сильно ослабло вследствие порезов и осколочных ранений. Окончательный медицинский вердикт гласил: «Для полетов негоден». Главный хирург в чине генерал-майора даже полагал, что мне чертовски повезло остаться в живых и следует радоваться, что больше не предстоит летать.

И тут я просто обязан с глубокой благодарностью упомянуть о своем командире. Он понял, что значит для пилота-энтузиаста данное медицинское заключение. И оно спокойно исчезло под целой грудой пыльных папок. Я вновь летал и был счастлив.

Летний отпуск, проведенный на Балтике, оказался чудесным, как вдруг в моей судьбе наметился внезапный поворот. Миновал почти целый год с момента моего прошлого инцидента, когда я совершал пробный полет на «Аг-68»^[1].

Аэродром с одной стороны огибало шоссе, по бокам которого росли фруктовые деревья, причем в свое время строители аэродрома приняли в расчет, что в ближайшие двадцать — тридцать лет эти деревья существенно подрастут — характерный пример немецкой основательности. Сигнальные мачты, обозначавшие эти препятствия и обеспечивавшие безопасность полетов, были сделаны в два раза выше деревьев, и одна из этих мачт была сооружена мне на погибель. Когда я начал приземляться с двигателем, у которого забарахлило зажигание, солнце светило мне прямо в глаза так, что я просто не увидел вышеуказанной сигнальной мачты. Знак, обозначавший препятствие сам вдруг стал препятствием. Предназначенный для освещения, он сам стал причиной моего молниеносного падения. Одно крыло оторвало напрочь, а самолет разбился. Особенно сильно, еще один раз досталось моей голове, но я остался в живых, несмотря на сотрясение мозга, раны на голове и лице, порезы кожи и множество других поверхностных царапин.

Но самое худшее наступило после того, как меня доставили в госпиталь, где я вынужден был провести несколько недель. Было затребовано мое личное дело и открылось, что за год до этого я побывал в авиакатастрофе и что меня признали негодным для полетов. Все это, очевидно, означало немалые неприятности для нашего командира. Кто посмел разрешить летать полуслепому человеку? Преступная небрежность! В связи с этим происшествием требовалось провести строгое расследование, возможно, даже судебное разбирательство военного трибунала. Казалось, что моей карьере и впрямь пришел конец.

Но я был полон решимости сделать все от меня зависящее, чтобы избежать участи, казавшейся неизбежной. К счастью, у меня нашлись доброжелатели и товарищи, готовые помочь, к тому же я, ничуть не колеблясь, прибегнул к хитрости. Я беспрестанно всех уверял, что у меня прекрасное зрение, что небольшое ухудшение давно само собой прошло. Меня предупредили: «Пусть это докажет проверка твоего зрения». Данная проверка, приводящая меня в замешательство, должна была пройти в Магдебурге. И сердце, и колени в порядке, в этом я был уверен; но я также знал, что левый глаз отнюдь не в порядке. Это препятствие, которое я должен устранить. У меня в роговице все еще сидело несколько стеклянных осколков, и, поскольку я не мог отрицать этого или устранить их неким волшебным способом, мне необходимо доказать, что я по-прежнему хорошо вижу.

Проверка моего здоровья прошла ко всеобщему удовлетворению всех заинтересованных сторон. Так как только внешнее состояние глаза не смогло удовлетворить критически настроенных врачей, то последние решили так провести диагностику моего зрения, чтобы не возникло и тени сомнения, а посему меня подвергли общеизвестной проверке. Закрыв пластинкой правый, здоровый глаз, я должен был прочитать ряд букв и чисел на таблице. Когда я не колеблясь назвал первый ряд, врачи недоуменно посмотрели друг на друга. Я прочитал все правильно до последнего ряда. «Еще раз — приказал главный врач, — но в обратном направлении». И на этот раз все прошло гладко. «Гм, гм, — произнес тот, от чьего решения зависела вся моя жизнь. — Вы не испытываете трудностей при чтении?» — «Никак нет, господин главный врач».

Мой друг передал мне тайком всю последовательность букв и цифр на таблице за несколько недель до испытания и я выучил их наизусть как в прямом, так и в обратном порядке.

ЛЕГИОН «КОНДОР»

Первая искра большого европейского пожара, позже охватившего весь мир, вспыхнула на юго-западе континента. Стремление заварить кашу мировой революции медленно закипало в пламени политических и социальных волнений. Москва открыто раздувала революционный пожар, и вскоре вся Испания была в огне. В 1936 году в Испании началась гражданская война.