Первый художник: Повесть из времен каменного века - [5]

Одного взгляда новому вождю было достаточно, чтобы оценить все достоинства этого помещения. Его смуглое лицо озарилось радостной улыбкой, но тотчас же снова приняло озабоченное выражение. Пещера всем своим расположением показывала, что она являлась не произведением природы, а произведением людей, положивших, очевидно, много труда и забот для устройства такого обширного и удобного жилища.

— А вдруг это племя вернется сюда?! — сказал вслух Клык. — Наше племя маленькое, нас одолеют враги!

— Нет, вождь, не придут! — успокоил его старик. — Смотри: здесь жили, и все умерли, давно умерли. Пещера наша!

Клык взглянул на кучу мусора, которую успели вытащить усердно работавшие женщины, и успокоился. Старик был прав: груды костей и человеческих черепов, почти совершенно истлевших, ясно показывали, что здесь обитало большое племя; но оно погибло, вероятно, от какой-нибудь болезни, а оставшиеся в живых разбежались в страхе, ища нового пристанища. Должно быть, давно уже эта пещера, со всеми ее разветвлениями, сделалась жильем медведей, лисиц и других зверей, а так как последний владелец был убит, то Клык перестал беспокоиться и решился навсегда основаться здесь.

Необходимо только поскорее развести огонь. Несколько воинов с вождем да неутомимый старик еще держались на ногах, большинство же, измученное тяжелым днем, перенеся страшный ураган, забравшись в пещеру, заснуло мертвым сном. Женщины, измученные еще больше мужчин, тоже не могли справиться со сном.

Между тем, было очень холодно. Племя шло давно, шло из страны, где было уже тепло, где леса и поля оделись в пышный летний убор, где люди почти совсем сбросили свои зимние шкуры; а здесь на деревьях только что распустились молодые листики и трава едва пробивалась сквозь сухие прошлогодние стебли.

После грозы и града, несмотря на выглянувшее солнце, воздух был очень холодный, и жалкие мокрые шкуры не предохраняли от резких порывов ветра, свистевшего, как через трубы, в отверстия пещеры.

— Огня, огня, холодно! — стонали женщины.

— Огня, старик, огня! — гневно кричали воины, отыскивая старика.

— Молчите! — раздался из глубины пещеры голос старика. — Скоро придет Великий Дух, который даст огонь. Он не любит криков и ссор, около него должен быть мир, а не вражда, друзья, а не враги!

Дребезжащий голос таинственно звучал из темноты, и смущенные дикари замолкли, робко переглядываясь между собой.

Между тем, старик не терял даром времени. Он заткнул травой отверстие в глубине пещеры и прекратил этим холодный сквозняк. Затем он долго шарил по углам, пока не нашел нескольких полусгнивших кусков дерева и совершенно сухой тонкой травы и не собрал горсти паутины.

Принеся все это и, положив недалеко от выхода из пещеры, старик простер над сложенной кучкой руки и громко воскликнул:

— Великий Дух, приди, приди, приди! — и сделал вид, что прислушивается.

Не сомневаясь, что материалы для добывания огня у него хорошие, и зная, что его сила только в этом умении и в умении произносить заклинания над умершими, без чего племя не стало бы кормить его и он по старости и слабости давно бы погиб, — старик долго тянул свои призывы и бормотал непонятные слова, нагоняя на своих соплеменников смущение и трепет. Когда он увидел, что все, не исключая и храброго вождя, стали дрожать, он приказал всем пасть ниц и призывать огонь.

— Огонь, огонь, огонь! — выли, ревели и кричали усталые дикари; их сердца замирали в предвкушении непонятной тайны появления искры в кучке сложенных поленьев.

Между тем, старик, накинув широкую шкуру, чтобы защитить будущую искру от ветра и скрыть от случайных взоров способ добывания огня, сел на землю, придавив ногами одно полено; в руки же он взял тонкую палочку с острым концом, вставил этот конец в щель полена, всунул туда же клочок сухой травы и паутины и, зажав палочку ладонями, стал быстро вращать ее взад и вперед.

Дребезжащие заклинания старика и страстные вопли воинов и женщин долго еще звучали под сводами пещеры. Старик устал; пот градом лил с его морщинистого лица, и он терял надежду на получение искры. В той стране, откуда шло племя, у старика живо разгорался огонь; но здесь ему казалось, что он никогда не вспыхнет. Сырой воздух сделал даже гнилые поленья сыроватыми…

Отчаяние начинало закрадываться в душу старого дикаря. Если он не добудет искры, то, быть может, соплеменники убьют его на месте, но если и оставят живым, то все равно ему не выжить долго: он не мог бы охотиться с тем проворством и той неутомимостью, которыми обладал в молодых годах… Кто же станет кормить его, бесполезного члена племени? Кому он нужен? Дочь, разбившаяся о камни, умирает; муж ее кончил свою боевую жизнь и не вступится за старика; внук еще мал, и кто знает, что из него еще выйдет… Да и много, много еще надо ждать, когда Кремень подрастет настолько, чтобы самостоятельно добывать пищу.

Такие мысли теснились в измученной седой голове старого дикаря, и он в порыве отчаяния и последней надежды собрал угасавшие силы и завертел палочку со страшной быстротой, подбадривая себя дикими заклинаниями, хрипло вылетавшими из его пересохшего горла.