Первый человек в Риме - [50]

– Согласна, она может дожить до ста лет, – сказала Никополис, проткнув иглой ткань и очень осторожно протягивая блестящую нить. Ее большие черные глаза безмятежно смотрели на Суллу. – А может и не дожить. Ты знаешь, в ее роду не было долгожителей.

За дверью послышался шум. Очевидно, Луций Гавий Стих покидал наконец свою тетку Клитумну.

Сулла встал, служанка обула его в греческие сандалии. Его длинная и широкая тога спадала до самого пола, но он, кажется, не замечал этого.

– Хорошо, Ники, я попробую, но это будет единственный раз, – произнес он и усмехнулся. – Пожелай мне удачи!

Не успела она вымолвить слово, как он уже ушел.

Разговор с Клитумной не клеился. Стих знал, как преподнести историю, а Сулла не мог заставить себя унизиться до оправданий.

– Это ты виноват, Луций Корнелий, – раздраженно сказала Клитумна, нервно теребя унизанными кольцами пальцами дорогую бахрому своей шали. – Ты даже не хочешь постараться примириться с моим бедным мальчиком, в то время как он очень этого хочет!

– Он грязное маленькое ничтожество, – процедил Сулла сквозь зубы.

В этот момент Никополис, подслушивавшая за дверью, грациозно вплыла в комнату и устроилась на скамье рядом с Клитумной. Скромницей посмотрела на Суллу.

– В чем дело? – осведомилась Ники с невинным видом.

– Это все мои два Луция, – пожаловалась Клитумна. – Не хотят ладить… А я так хочу, чтобы они поладили между собой!

Никополис освободила пальцы Клитумны от бахромы, отцепила несколько нитей, зацепившихся за оправу колец, и поднесла ее руку к своей щеке.

– Бедняжка моя! – сочувственно проговорила она. – Твои Луции – просто парочка драчливых петухов.

– Но им придется договориться, – сказала Клитумна, – потому что мой дорогой Луций Гавий на будущей неделе переезжает к нам.

– Тогда съезжаю я! – объявил Сулла.

Обе женщины завизжали: Клитумна – пронзительно, Никополис – как маленький котенок, которому сделали бо-бо.

– Хватит строить из себя деточек! – прошептал Сулла на ухо Клитумне. – Он более или менее знает ситуацию в доме. Как он сможет жить в доме с мужчиной, который спит между двух женщин, одна из которых – его собственная тетка?

Клитумна залилась слезами:

– Но он так хочет переехать ко мне! Как я могу отказать своему родному племяннику?

– Не беспокойся! Не будет меня – не станет и причин для недовольства, – сказал Сулла.

Увидев, что Сулла хочет уйти, Никополис схватила его за руку.

– Сулла, дорогой Сулла, не делай этого! – воскликнула она. – Ты ведь можешь спать со мной, а когда Стиха не будет дома, Клитумна тоже присоединится к нам.

– Хитро придумала! – Клитумна вся напряглась. – Хочешь заграбастать его только для себя, жадная свинья!

Никополис побледнела:

– Ну а что еще ты посоветуешь? Все твоя глупость! Из-за тебя мы попали в такое положение!

– Заткнитесь вы обе! – тихо прорычал Сулла. Все, кто знал его, боялись этого шепота больше, чем крика любого другого мужчины. – Вы так много таскались в театр, что приучились ломать комедию в жизни. Пора взрослеть. Довольно вульгарщины. Меня тошнит от всей этой ситуации, я устал быть мужчиной наполовину!

– Но ты вовсе не наполовину мужчина! Просто ты две половинки. Одна – моя, другая – Ники! – капризно возразила Клитумна.

Трудно сказать, что причиняло бо́льшую боль – ярость или горе. Находясь на грани помешательства, Сулла смотрел на своих мучительниц, не в состоянии ни думать, ни видеть.

– Я не могу так больше! – произнес он вдруг с удивлением в голосе.

– Чепуха! Конечно можешь, – самодовольно возразила Никополис, нисколько не сомневаясь в том, что ее мужчина никуда не денется из-под ее каблука. – А теперь иди и сделай что-нибудь сто́ящее. Завтра ты почувствуешь себя лучше. У тебя всегда так бывает.

Вон из дома, куда угодно! Сулла не соображал, куда идет. Ноги сами несли его по переулку с Гермала к той части Палатина, что выходила к Большому цирку и Капенским воротам.

Здесь дома стояли реже, было больше зелени. Палатинский холм – не очень модный район, слишком далеко от Римского форума. Не замечая холода, в одной только домашней тунике, Сулла опустился на камень. Он не видел пустых рядов Большого цирка и красивых храмов Авентина. Мысленно он разглядывал перспективу, которая лежала перед ним и терялась в бесконечности. Его будущее было ужасно, отвратительно. Он видел кривую дорогу, по которой ему предстояло идти до самой смерти – без всякой надежды подняться наверх, с тоской, с полуголодным существованием. Пронзившая его боль была невыносима, его трясло. Он вдруг услышал скрежет зубов и понял, что громко стонет.

– Ты болен? – послышался чей-то голос, тихий и робкий.

Сначала, подняв голову, он ничего не увидел. Боль застила глаза. Потом взгляд медленно прояснился, и он разглядел заостренный подбородок, золотистые волосы, лицо с широкими скулами, огромные глаза цвета меда.

Девушка опустилась перед ним на колени, закутанная в кокон домашней пряжи, – точно такая же, как на пустыре Флакка.

– Юлия! – вздрогнув, воскликнул он.

– Нет, Юлия – моя старшая сестра. А меня зовут Юлилла, – откликнулась она с улыбкой. – Ты болен, Луций Корнелий?

– Болезнь мою не может вылечить врач. – Рассудок и память возвращались. Он осознал досадную правду последних слов Никополис. Завтра ему будет лучше. И это он ненавидел больше всего. – Я очень-очень хотел бы сойти с ума, – добавил он, – но, кажется, не смогу.