Первый человек в Риме - [3]

Оба консула жили на Палатине, причем младший – Спурий Постумий Альбин – в более престижном квартале. Из-за этого он и залез в долги. Об этом толковали в Риме – без особого, впрочем, удивления. Место консула – дорогая вещь.

Денежные долги – неизменные спутники человека, поднимающегося по политической лестнице. Но Гая Юлия Цезаря они не беспокоили. Да и его сыновья вряд ли станут об этом тревожиться.

Да, четыреста лет назад их предок Юлий воссел на консульское – из слоновой кости – курульное кресло. Да, всего четыреста лет назад у их семьи достало для этого денег. Могущество и величие Юлия-предка покрывало его потомков, словно тень. И в этой тени Юлии-потомки жили беспечно, не пополняя фамильной казны и беднея из поколения в поколение. Стать консулом? Невозможно… Претором? Нет средств. Теперь для Юлиев – лишь скромные сенаторские скамьи. Для Юлиев, в чьей семье была и ветвь Цезарей – называли их так за пышные густые волосы…

Поэтому тога, уложенная слугой в изящные складки на левом плече и обернутая вокруг туловища Гая Юлия, – обычного белого цвета. Как и подобает человеку, который не добивается высоких должностей, не жаждет сидеть в кресле из слоновой кости. Только обувь из темно-красной кожи, железное кольцо сенатора на пальце да широкая пурпурная кайма на правом плече по краю туники – вот и все, что отличало его наряд от одежды сыновей.

Секст и Гай, сыновья, – в туниках с тонкой пурпурной полоской, что приличествует юношам из сословия всадников. Простые сандалии и перстни с печатками.

Солнце еще не взошло, а день уже начался – с краткой молитвы и подношения на алтаре в атрии соленых хлебцев богам. Позже раб у дверей возвестил, что видит огни, потоком плывущие вниз с вершины холма.

Был шепотком упомянут и Янус Патульций, разрешающий без опаски держать открытыми двери. Отец с сыновьями вышли на узкую мостовую и здесь разошлись. Юноши – в голову процессии, где перед новым старшим консулом ступали шеренги всадников. Гай Юлий Цезарь выждал, когда Марк Минуций Руф прошествует мимо, окруженный ликторами. Следом шли сенаторы, и он примкнул к ним.

Марция затворила дверь, заручившись поддержкой Януса Клюзивия, что позволяет замыкаться дверным засовам. Сонных рабов разогнала – есть у них и другие обязанности, кроме как торчать в передней.

Мужчины ушли, теперь она может устроить собственное шествие. Но где ее дочери? Ответом послужил заливистый смех, донесшийся из маленького зала, который девочки называли своим владением. Там они завтракали хлебом и медом. Какие чудесные у нее дочери!

Девочки в семье Юлиев были, по общему мнению, настоящим сокровищем, ибо обладали особым даром: любого мужчину могли сделать счастливым. Обе Юлии обещали соблюсти семейную традицию.

Юлии Старшей, или просто Юлии, почти исполнилось восемнадцать. Высокая, стройная, гордая. Глаза серые, волосы, как потемневшая бронза, стянуты на затылке узлом. Взирала она на мир с достоинством, но не заносчиво. Спокойна и умна была Юлия Старшая.

Юлия Младшая, или Юлилла, шестнадцати с половиной лет, – последний ребенок в семье. Родилась неожиданной и нежеланной. Но чуть подросла – и все полюбили ее за ласковость, нежную игривость и веселый, беспечный нрав. Вся она излучала янтарный теплый свет. Кожа, волосы, глаза – все, казалось, источало нежный аромат меда. Это она смеялась сейчас.

– Готовы ли вы? – спросила мать.

Дочери сунули в рот остатки липкого хлеба, быстро обмакнули пальцы в чашу с водой и, обтерев их, направились следом за матерью.

– Сегодня холодно, – сказала Марция и протянула дочерям теплые шерстяные плащи. Тяжелые и некрасивые.

Девушки разочарованно – протестовать бесполезно – позволили укутать себя. Сразу стали похожи на бабочек в коконах, только лица открыты. Марция вывела из дому дочерей в сопровождении небольшого эскорта слуг.

Небогатый дом Юлиев, расположенный в нижней части Палатина, на Гермале, достался Гаю в наследство, как младшему сыну, от его отца Секста, а еще пятьсот югеров земли между Бовиллами и Арицией, что позволяло Гаю и его семье занять место в сенате.

У Секста было двое сыновей, и он попытался оказать поддержку обоим. Тут была и сентиментальность племенного производителя – жаль было оставлять младшего ни с чем. Поэтому семейное достояние было разделено между старшим сыном Секстом и младшим – Гаем. Отец надеялся, что оба сына поднимутся по cursus honorum: один станет претором, другой – консулом.

Сын Секст не был столь сентиментальным, как Секст-отец. Еще чего! Со своей женой Попиллией он родил трех парней – вот нестерпимая обуза для простой сенаторской семьи! Проявив необходимую твердость, он отдал своего старшего сына в усыновление бездетному Квинту Лутацию Катулу. Старый Катул, фантастически богатый человек, был рад столь удачному приобретению, за большие деньги купил он ребенка – юного патриция, умного и весьма приятного на вид.

На эти деньги Секст-отец приобрел земли в городе и за городом. Теперь его сыновья (те, что остались) обеспечены неплохо и даже имеют возможность – коль скоро Фортуна явит им благосклонность – стать большими людьми в магистрате.