Первый человек из космоса - [2]

Но сквозь оглушительный шум, сквозь вибрацию стенок проникает голос человека; и сильнее шума и вибрации оказываются свинцовая тяжесть, навалившаяся на тело человека, и непрекращающиеся толчки и сотрясения.

В первую секунду ракета поднялась на 5 метров. В следующую секунду она пролетает уже 15 метров, а в третью — от 40 до 50. Именно это ускорение движения и влечет за собой значительное увеличение веса и такое чувство, словно тебя придавило к земле. Игорский не новичок, он проходил усиленную тренировку в специальных камерах, он знает, что если лечь в направлении, перпендикулярном оси движения ракеты, то можно вынести 18-кратную перегрузку, страшное ускорение движения крови в крупных сосудах и не потерять сознания; надо лишь, чтобы это движение шло от живота к спине. Он знает, что «комбинезон анти-G», отгоняя кровь от нижних артерий вверх, увеличивает кровяное давление внутри левого желудочка сердца и усиливает поступление крови в мозг. Он знает, что ему нужно лишь неподвижно лежать… И всё равно — первые три минуты мучительно трудны.

«Все хорошо… все в порядке… Старт прошел хорошо… Все в порядке…»

Эти отрывочные слова произносит Игорский. Кажется, их говорит человек, лежащий навзничь и с трудом удерживающий дыхание. В течение первой минуты его вес увеличился до 300 кило. Слышится вздох: двигатели первой ступени ракеты прекратили работу. На какую-то долю секунды — облегчение. Игорский инстинктивно пытается приподнять голову. Начало работы второй ступени снова прижимает его к матрацу. Нервы напряжены до предела. Рот кривится в усмешке. Перед глазами — серая пелена, затем она становится черной; это — предупреждение: неминуем обморок. Тело Игорского весит около 700 кило! Сердце бешено стучит, отражаясь на экране осциллографа пляской мультипликаций. Пульс, ритм дыхания — все увеличилось больше чем вдвое…

СИДЯ НА ШАРЕ

Работа последней ступени тянется дольше всего — от 3 до 5 минут, но проходит более размеренно. Астронавт все в той же позе. Шум затихает, постепенно уступая место полной тишине и ощущению странной легкости. Игорскому и без радиосообщения ясно, что корабль вышел на орбиту. Он не чувствует больше веса собственного тела. Он стал небесным телом, свободно парящим в своей кабине-спутнике, который «падает вокруг» Земли. Подобное состояние невесомости ему приходилось до сих пор ощущать лишь в очень краткие мгновения — в лифтах глубоких шахтных колодцев, во время «блошиных скачков» на реактивных самолетах…

«У меня такое впечатление, словно я сижу на огромном вращающемся шаре, — говорит Игорский. — Полное расслабление мышц. Нет больше ни верха, ни низа, ни правой стороны, ни левой. Кажется, что каждое твое движение тянется неопределенно долго. Стоит вытянуть руки вперед, — тебя отбрасывает назад. Стоит отпустить ремни, прикрепленные к ложу, — и плывешь, как пушинка на ветру. Я могу лишь карабкаться вдоль стен, цепляясь за ручки, точно ребенок в своем манеже, точно паралитик в своем кресле».

Но Игорский находится здесь не ради спорта, не ради развлечения. Он снова приникает к перископу с линзами, не пропускающими ультрафиолетовых лучей. Это окуляры с большим углом зрения и передвижным зеркалом.

«Хорошо, хорошо»![1]

Его глазам открывается зрелище, представление о котором не может дать человеку никакой оптический прибор. Удивительное открытие — одновременно эстетическое и научное. На фоне полнейшего мрака плывут, пылая холодным блеском, без всякого мерцания, словно электрические лампочки, мириады звезд. Космический корабль каждые десять секунд делает полный оборот вокруг своей оси. Калейдоскопическая, головокружительная картина!.. Проходит 10–15 минут, прежде чем к Игорскому возвращается способность ориентироваться. И тогда до его сознания снова доходит человеческий голос, идущий из наушников и не позволяющий ему поддаться страху перед безмолвием бесконечных пространств. Вот наконец и Земля; он очень отчетливо различает ее изгиб…

«Я ясно вижу цвета освещенной части Земли, — кричит Игорский. — Ледники сверкают ослепительной белизной, облака переливаются, образуя странные белые океаны, меря сумрачны, а все остальное — в пастельных тонах…»

НЕБЕСНАЯ КАРУСЕЛЬ

— Товарищ, ты проходишь сейчас над Веной. Ты должен с одной стороны видеть Москву, а с другой — Брест. Но, затерявшись в пространстве, ты теряешь представление о времени. Тебе пора позавтракать.

У Игорского такое чувство, словно прошла вечность или, скорее, время вообще остановилось, как бывает во сне. С сожалением отрывается он от перископа и начинает есть. Завтрак состоит из каши, которая находится в пластмассовом бурдюке; бурдюк нужно прижимать к губам, иначе трудно было бы высосать достаточный глоток пищи; а всякая жидкость сразу приняла бы форму шара и поплыла бы по кабине.

К счастью, довольно скоро инженеры сжалились над пассажиром, осужденным крутиться в небесной карусели: сейчас они стабилизируют кабину, и небо перестанет вертеться перед глазами космонавта. Повинуясь сигналу с Земли, фотоэлементы определяют линию горизонта и приводят в действие резервуары с сжатым газом; толчок, еще один — и вращение корабля прекращается; теперь он наклоняется в направлении, закрепленном с помощью гироскопа. Небо покачивается все медленнее и медленнее. И теперь у Игорского возникает ощущение полета над Землей на очень большой высоте. В 320 километрах от Земли он мчится со скоростью 7 725 метров в секунду, но чувствует он эту скорость не больше, чем жители Земли, которые мчатся вместе со своей планетой вокруг Солнца со скоростью 30 километров в секунду. Игорского переполняет невыразимое счастье…