Первые залпы войны - [10]

К утру разведка была уже в полку. Егорова довезли мертвым. Он скончался в тяжелых муках на руках у санинструктора.

Выгрузившись из машин, мы хотели было расходиться по своим подразделениям, но лейтенант Игнатьев потребовал до особого распоряжения оставаться на месте. Сам он пошел в штаб. После доклада о результатах разведки Игнатьев построил тех, кто вернулся. Нас стало вдвое меньше, чем было, когда только собирались на задание. Игнатьев передал нам от командования полка благодарность за выполнение поставленной задачи. Он сказал, что все мы остаемся в специальном разведподразделении, которое вскоре будет пополнено. Затем мы распрощались с лейтенантом Егоровым и еще одним бойцом, который тоже скончался в дороге, отдав им последние почести. Я несколько раз пытался вырваться в расположение школы, чтобы встретиться со своими товарищами, но обстоятельства складывались так, что все было некогда, а где-то в полдень меня свалил сон, и я вместе с другими разведчиками замертво заснул в кузове машины. Старшине Садыкову стоило большого труда растолкать нас.

— Вставайте, вставайте, надо готовиться в дорогу, — каждого в отдельности тряс он.

Командир разведки, построив нас, еще раз поблагодарил за службу и представил нам старшего лейтенанта Семенкина, который, как сказал Игнатьев, отныне будет командовать разведкой полка вместо него. Лейтенант сообщил, что ему приказано принять роту в первом батальоне. Вместо Егорова командиром взвода назначили младшего лейтенанта Сажина. Он был небольшого роста, рыжий, с лицом, густо усеянным веснушками. Вид его вызвал недоумение у бойцов: как это понять, что командовать разведвзводом поручено ему, такому внешне невзрачному командиру? Это понял Семенкин, которому Сажин был по плечо, и, обратившись к бойцам, сказал:

— Младший лейтенант Сажин участвовал в боях на Халхин-Голе, опытный разведчик, не раз с бойцами пробирался в тыл к японцам, за храбрость и боевые дела награжден орденом Красного Знамени.

Такое пояснение было необходимо. Первоначальное скептическое отношение бойцов к командиру сразу же изменилось. Они с любопытством и уважением стали приглядываться к Сажину.

Бой за станцией

Во второй половине дня 24 июня наш полк покинул оборону и отдельными колоннами направился в северо-восточном направлении. Батальоны шли медленно и осторожно. Причиной этому была не жара, а опасность попасть под обработку штурмовиков и бомбардировщиков противника. Силу их удара полк испытал еще утром, до нашего возвращения из разведки. Шли мы по балкам, оврагам и густым зарослям кустарников, по перелескам, обходя открытые равнины и поля с дозревающими хлебами. Прошло лишь два дня войны, а отступление почти без боев, казалось, тянулось вечность. Но мы не теряли надежду на крутой поворот в войне, не верили, что нас можно победить.

— Упустили наши генералы выгодный момент. Надо было ударить по немцам сразу, тогда, когда они сунулись к нам. На марше их крошить надо было. А сейчас они на хвост нам наступили. Когда еще оторвемся и развернемся для удара? — рассуждал сержант Юсупов, с которым я шел рядом.

— То, что мы дадим жару фашистам, сомнения быть не может. Но когда? — ответил я ему.

Дальше мы шли молча, погруженные в невеселые думы. Вывела нас из этого состояния команда «Ложись!». Ее заглушил свист летящего снаряда. Взвод бросился в разные стороны в тот момент, когда снаряд разорвался впереди колонны. Второй снаряд сделал перелет, а третий разорвался в середине колонны. Снаряды посыпались как горох, поднимая столбы пыли, дыма и огня. Затем огонь был перенесен на лесок, в который уже вошла часть головной колонны.

Когда огненный вал переместился за балку, на дорогу вышел обоз пароконных повозок. И тотчас же огонь противника был перенесен на обоз. Ошалевшие лошади шарахались в стороны, рвали постромки. Даже рослый березняк не мог остановить их. Кое-кому, галопом удалось выскочить из этого ада. Около меня резко остановилась повозка. Раненая лошадь, подгоняемая ошалелым ездовым, сумела пробежать метров двести и рухнула на землю. Ездовой с пышными усами спрыгнул с повозки, подскочил к животному. На глазах у лошади были слезы. Она словно просила помощи у ездового. Он растерялся и тоже плакал, глядя на верного друга.

— Ложись! Ложись! — крикнул я ему.

Только через несколько секунд он опомнился, прыгнул в сторону и упал на землю.

Когда огонь прекратился, мы помогли ездовым собрать уцелевших лошадей с повозками и двинулись дальше, туда, где предполагалась встреча с противником. К середине ночи мы вышли к железнодорожному разъезду, вокруг которого горели жилые дома. Пламя хорошо высвечивало поселок. Перейдя по плотине речку, которая дальше текла вдоль железнодорожного полотна, полк остановился в лесу. Впереди слышались разрывы снарядов, а небо беспрерывно, освещалось ракетами. Получив приказ, стрелковые батальоны выдвинулись вперед и заняли оборону. Она проходила по опушке леса, пересекая железнодорожную насыпь и левым флангом упираясь в речку, которую мы перешли. Около нашего окопа появился младший лейтенант Сажин.

— Аввакумов, сколько у тебя в отделении бойцов? — спросил он.