Первые шаги - [13]

Михаила Антоновича Федулова сослали в Петропавловск, когда ему было сорок два года. На завод Путилова он поступил десятилетним мальчиком в ученики и первое боевое крещение получил в забастовке 1872 года, закончившейся победой рабочих. Это определило дальнейший жизненный путь слесаря.

В девяностом году Федулов уже был членом марксистского кружка, через пять лет влившегося в организованный Лениным Союз борьбы за освобождение рабочего класса. Он слышал выступления Владимира Ильича, читал писанные им листовки и навсегда решил, что для рабочих единственно правильный путь борьбы за свободу — тот, который указывал Ленин. Последние годы перед ссылкой Антоныч работал пропагандистом в своем цехе и старался побольше вовлекать в кружок молодежи. Алешу Шохина он привлек к себе сначала виртуозной работой. Тот любил, подбежав к тискам Антоныча, смотреть, как в руках опытного мастера послушно, будто играючи, поворачиваются инструменты и детали.

— Вижу, парень, хочется научиться работать по-моему? Что ж, я не против, — сказал однажды Антоныч. — Только ведь на заводе для ученья времени нет, придется тебе вечерами домой заходить ко мне. Можешь даже и сегодня после работы со мной пойти.

Алексей загорелся желанием научиться мастерству. Рассорившись с собутыльниками, он ушел вечером к Федулову. Вскоре семья Федуловых заменила ему родных, а Антоныча он стал слушать, как отца. Под влиянием его Алеша научился грамоте, вступил в революционный кружок…

Семья Федулова состояла из жены, пятилетнего сына Мити и младшей дочки Нюры.

Женился Михаил тридцати двух лет на своей односельчанке, восемнадцатилетней Тоне, в одну из поездок в гости к родным. Первые годы они жили счастливо, и Тоня гордилась перед товарками, что у нее муж не пьет, а товарищи его относятся к ней с уважением. Семейное счастье их нарушилось из-за неудачной забастовки путиловцев, после срыва которой Михаил две недели сидел в тюрьме. Тоня возненавидела товарищей мужа.

— Лучше бы ты пил, как другие, чем с бунтарями знаться да за них в кутузке сидеть! — кричала она сквозь слезы, когда он вернулся из тюрьмы домой. — Про меня ты давно забыл, так хоть Митеньку помни! — протягивала Тоня мужу их первенца…

Его попытки объяснить важность дела Тоня отвергала, не раздумывая. Семейная жизнь стала адом. Каждый раз, когда Михаил собирался идти вечером из дому, начинался скандал. Кончалось всегда тем, что он уходил расстроенный, а Тоня, уткнувшись в подушку, отчаянно рыдала, не обращая внимания на сына.

Скандалы прекратились, когда Антонина забеременела вторично. В свободные минуты Михаил, прижав к груди русую головку жены, с воодушевлением убеждал ее в необходимости борьбы за лучшее будущее.

— Ты вспомни, как бедствуют твои и мои родные. А мы с тобой? Живем, пока сила в моих руках есть, а там выкинут с завода — что тогда нас ждет?

Антонина, опустив длинные ресницы, молча слушала, и ему было непонятно, соглашается она с ним или упорствует по-прежнему.

Жену Михаил любил, поэтому мучился вдвойне. То, что она оказалась противницей того, что было для него самым главным, он ей в вину не ставил: сам виноват, не сумел воспитать.

После рождения дочки Нюры Антонина перестала сердито прятаться за занавеску, когда приходили товарищи мужа и начинался разговор о делах в цехе. Иногда даже приветливо приглашала гостей выпить по чашке чая.

Михаил отдыхал в такие минуты душой, появлялась надежда, что Тоня наконец все поняла.

Один раз Антонина подошла к нему и, наклонившись близко, что-то хотела сказать. Но когда он взволнованно спросил: «Что, Тонюшка? Что, родная?» — она покраснела и быстро ушла.

Алешу Шохина, сироту, Тоня встретила с материнской приветливостью. Вскоре Михаил заметил, что с Алешей она о чем-то горячо разговаривает, но как увидит его, тотчас же замолкает. Как-то случайно он услышал:

— Да ведь трудно, Алеша, справиться рабочим. У царя солдаты, целое войско, — говорила взволнованно Антонина.

Он улыбнулся и, не слушая доказательств, которые начал приводить задорным тоном Алексей, ушел тихо, так, что собеседники его и не увидели.

«После всего, что было, Тонюшка стыдится говорить со мной. Пусть Алеша ее пропагандирует, — думал он, быстро идя по направлению к Васильевскому острову. — Придет время, скажет сама все, спрашивать сейчас не следует…»

Но о новых взглядах Тони Михаил услышал от нее, лишь прощаясь с ней через решетку в комнате для свиданий, перед ссылкой в Петропавловск.

— О нас не беспокойся! Не пропадем. Работать буду, друзья не бросят, — шептала она скороговоркой, прижав лицо к железным прутьям. — Все поняла я. Заодно с тобой мыслями…

Серьезный, выразительный взгляд родных глаз договорил Михаилу невысказанное из-за подошедшего жандарма.

Боль от мысли, что Тоня сейчас уйдет и неизвестно когда они увидятся вновь, на время исчезла, уступив место радости: любимая подруга стала боевым товарищем…

— Тонюшка, родная моя! — вскричал счастливо Михаил.

Выталкиваемая жандармом вместе с другими, Тоня крикнула:

— Ждать буду, пока вернешься! — И, поправляя выбившуюся прядь пушистых волос, глянула на мужа нежно, чуть задорно, как когда-то, при первой встрече на сельской вечеринке, решившей их судьбу.