Первые Романовы - [158]

Не имея никакого понятия об искусстве, он тем не менее имел очень ясно выраженные артистические вкусы, даже известный источник поэтического вдохновения и притязания на эстетику. Он не переставал перестраивать и украшать свой деревянный дворец в Коломенском, где он наслаждался всеми прелестями его живописного вида, не величественного, но тихого и спокойного, как и его собственная натура, оставляющего, как большинство русских деревень, впечатление тишины и покоя. Он ввел отпечаток искусства и поэзии даже в организацию своей любимой охоты, составив целый кодекс ухода за соколами, обсуждая в нем красоту птиц, гармоничность их полета и драматический характер их борьбы. Последний великий соколиный охотник Франции, Людовик XIII даже не помышлял ни о чем подобном. Но эта свои вкусы и эту свою виртуозность, которою он так хорошо пользовался, Алексей умел удовлетворять, особенно величественно обставляя религиозные церемонии и придворные празднества. Он наслаждался, как тонкий любитель, службою с хорошим пением и восхищался строго обдуманной торжественностью при приемах посланников. В этом отношении он занимался мельчайшими подробностями и приписывал им огромную важность.

Его взгляды на жизнь и на свет были взглядами безусловного оптимиста и бессознательного детерминиста. В светских развлечениях, которые он себе позволял, в театре или в охоте, он видел лишь полезное и необходимое средство для разгона скуки, так как Бог, думал он, хочет, чтобы люди были веселы, и они его оскорбляют, если предаются неумеренной печали. То же толковал он князю Одоевскому, убеждая его не слишком плакать о своем сыне. Он отказывался признавать, что наша жизнь земная является тяжелым испытанием. Перемешивая в определенных дозах и в соответствующем порядке занятия и развлечения, религиозные обряды и удовольствия, мы должны при таком прохождении жизненного пути достигнуть без всякого страдания врат вечности. Гранича с рационализмом и приправленная эпикуреизмом, эта доктрина согласовалась с его очень твердою христианскою верою, так как в его душе царило главным образом примиряющее начало.

И таким образом, без всякой враждебности по отношению к западной культуре, откликаясь сочувственно на все призывы новой эры, открывавшейся для его страны, он не принимал ничего абсолютно. Осторожный эволюционист, он быть может избавил бы свою страну от ужасного толчка революции, если бы лучше умел согласовать свои чувства со своими поступками. Но здесь его дух соглашения терпел неудачу. Старая Москва могла удовлетворить тому усилию, которое требовалось от нее, только быстро европеизируясь.

Но довел ли Алексей свои мирные тенденции до желания религиозного соединения с Римом? Рейтенфельс утверждает это, но не дает никаких доказательств своему утверждению, которому, как кажется, противоречат все известные до сих пор факты.

Ни идеи, ни жизнь отца Петра Великого не дают впрочем примера полного единства. В первые годы своего царствования, подчиняясь влиянию Морозова, духовенства и своей первой жены, он старался в общем поддерживать, за исключением некоторых мелких уклонений, старинный домашний и социальный идеал. Но тем не менее он приоткрыл терем, и в 1654 году, вопреки всем обычаям, он потребовал, чтобы царица присутствовала при отправлении войск в польский поход. Он заставил даже бедную Марию Ильинишну устраивать у себя вечера, нечто вроде салона. Но только выступление на сцену Матвеева и Натальи Нарышкиной должно было начать новую эру в этом отношении.

В домашней жизни как с первою, так и со второю женою Алексей был примерным супругом. Легенда дала ему любовницу, жену боярина Ивана Мусина-Пушкина, один из сыновей которой, Платон Иванович, считался вторым братом Петра Великого. Реформатор обращался с ним как с родным, потому что относился к таким вещам очень снисходительно. Платон Иванович обязан был, по-видимому, позже этому предполагаемому происхождению немилостью со стороны Бирона. Но эта легенда ни на чем не основана, и весь образ Алексея говорит абсолютно против нее. Он был по преимуществу человеком семейным. Во время вынужденных отлучек из дому вся его переписка с членами его семьи указывает на его чрезвычайно горячее к ним отношение. В ноябре 1654 года во время первой польской кампании, назначив свидание со своими в Вязьме, он пишет им: «Я радуюсь свиданью с вами, как слепой радуется увидеть свет».

От его первого брака у него было восемь дочерей, из которых шесть остались в живых, и пять сыновей. Создав ему уют и теплоту, эта многочисленная семья защищала его против любовных похождений, и его двор не имел никогда ничего общего со двором Людовика XV, ни даже со двором его современника, «Великого Короля».

III. Его двор

Отсутствие женского элемента, по крайней мере во внешнем представительстве, составляло именно для этой эпохи характерную значительной важности черту русского двора. Не соглашаясь с Мишле в его признании в исторической роли королевских метресс во Франции очень полезного и благодетельного влияния демократии, – можно однако допустить, что от Агнессы Сорель до мадам де Ментенон, сквозь всесовращающие и гибельные влияния, женская грация и чуткость не переставали оказывать в этом отношении выгодное действие на интеллектуальное и моральное развитие страны. И здесь были не одни только метрессы. Вокруг некоторых, по крайней мере, королев и некоторых принцесс, любезных, умных, блестящих, очень рано образовалось при французском дворе ядро вылощенного, элегантного общества, любознательного в вопросах умственных. И этот свет отразился на всей французской культуре.