Первые коршуны - [55]

— Ой лышенько, — вскрикнула старушка, всплеснувши руками, — да никак это к нам сама мать игуменья идет? И еще кто-то с нею, селянин какой-то…

Галя вздрогнула от этого возгласа и оборотилась к окну. Действительно, к их келье приближалась сама мать игуменья, а за нею в почтительном отдалении шел, опираясь на палку, какой-то пожилой селянин. Наружность его была чрезвычайно жалка; тощее тело прикрывала рваная свита, большая голова казалась словно вросшей в сутуловатую, согнутую спину; темное лицо его было испещрено глубокими морщинами. В одной руке он держал изорванную шапку, другою опирался на толстую суковатую палку; ветерок развевал его длинные седые волосы и седую бороду, спускавшуюся до пояса.

— Боже мой… Какой-то нищий, ограбленный, — прошептала Галина, останавливая на селянине полный сочувствия взгляд.

Дойдя до домика, в котором помещалась Галина, игуменья сказала поселянину несколько слов, последний низко поклонился и остановился у дверей, а игуменья вошла в сени.

Няня бросилась со всех ног открывать двери перед высокой гостьей, Галина быстро поднялась с места и поспешила убрать в сторону свою работу.

— Во имя отца, и сына, и святого духа, — произнесла игуменья входя в келью.

— Аминь, — ответили няня и Галина, подходя под благословение к игуменье.

Игуменья перекрестилась трижды на образа, благословила Галю и няню и опустилась на крытый сукном дзыглык, который ей поспешно пододвинула старуха.

— Ну что, дитя мое, — заговорила ласково игуменья, опуская свою желтую, прозрачную руку на руку Галины, — здорова ли? Не утомилась ли нашей монастырской службой?

— О нет, — произнесла с воодушевлением Галина, — я бы целый день не вышла из церкви!

— Лишнего не надо, дитя мое, не во многоглаголании-бо есть спасение и не одной молитвой можно угодить богу, а еще больше добрым делом: вера без дела мертва есть, говорит нам писание… Вот, видишь ли, ты твердила мне, что хочешь отречься от жизни, принять иноческий подвиг, а я тебе сколько раз говорила, что в мире теперь больше можно угодить богу, что там теперь больше нужды. Всюду разлилось тяжкое горе; оно стучится к нам сюда, в стены нашего монастыря. Вот хоть бы и теперь. Ведь я пришла к тебе, дытыно моя, по делу. Только что прибыл ко мне селянин из Рудни (село небольшое верст за шестьдесят от Киева), да вот он здесь и стоит у дверей, — она указала в окно на жалкого старца, покорно стоявшего с непокрытой головой у дверей. — Так видишь ли, — продолжала она, — речь в том, что крестьяне этого села выстроили своим коштом храм божий, надо его только освятить да призвать священника. Узнал об этом официал митрополита унитского Грекович и решил поставить им унитского попа. Несчастные селяне, не зная, что делать, решили обратиться к пану войту, просить хоть у него защиты. Вот этот селянин и прибыл с просьбой ко мне и к тебе, чтобы мы упросили пана войта прийти к ним скорее на помощь.

Слова игуменьи взволновали в высшей степени Галину: на щеках ее вспыхнул румянец, в глазах блеснули слезы.

— Но что же можем мы сделать для них, чем может помочь им отец мой? — произнесла она взволнованным голосом, устремляя на игумению вопросительный взгляд.

— А вот, читай! — игуменья указала на толстый лист бумаги. — Да нет, постой, он сам тебе все расскажет, просил ревно, чтобы допустила я его к тебе. Няня, — обратилась она к старухе, — ступай приведи сюда старца.

Няня поспешно бросилась исполнить приказание игуменьи и через минуту возвратилась назад в сопровождении поселянина, остановившегося у дверей.

Войдя в келью, старик без слов опустился на колени и протянул к игуменье и к Галине с таким умоляющим жестом руки, что у Галины сердце перевернулось в груди.

— Встань, встань, диду! — вскрикнула она горячо, делая несколько шагов навстречу старику.

— Встань, старче божий! — произнесла строго игуменья. — Перед единым богом подобает человеку земно кланяться, а не перед нами, грешными людьми.

Старик послушно поднялся и остановился возле дверей.

— Я рассказала войтовне, — продолжала игуменья, — о вашем горе, и она обещала сделать все, что может, для вас.

— Все, что могу, — подхватила горячо Галина. — Но что же я могу сделать для вас? Отчего вы обратились ко мне, а не к кому-нибудь более сильному?

— Что же значит сила, ясная панна? — произнес вкрадчивым голосом со вздохом поселянин. — Сильные мира сего отступили от нас, а смиренные и благочестивые поднялись нам на защиту. Наслышались мы, ясная панна, о твоем благочестии, о твоем христианском милосердии, о твоем радении к святым храмам нашим и решились просить у тебя помощи и защиты.

— О моем благочестии? — вырвалось невольно у Галины, и легкая краска залила ей лицо. Слова поселянина в высшей степени изумили и смутили ее, но вместе с тем доставили и некоторую долю удовольствия. — Но кто же говорил вам об этом?

— Кто? Да все, во всем Киеве только и толкуют о том.

Щеки Галины вспыхнули еще ярче: она почувствовала в этих словах незаслуженную ею лесть… Взглянув на селянина, она припоминала, что где-то видела подобное лицо…

— В Киеве? А разве ты, старче божий, сам киевский?

При этом вопросе Галины едва уловимое смущение промелькнуло в глазах поселянина; но он вскоре оправился.