Первые и последние - [15]

У тех людей, для которых успех превыше всего, преклонение перед порядком, правосудием, перед установленным фактом часто идет рука об руку с иезуитством.

В узком проходе, ведущем к его дверям, Кита окликнул приятель: «Браво, Даррант! Вы здорово выпутались, поздравляю!» «Меня поздравляют», – с горькой усмешкой подумал Кит.

Улучив момент, он поспешил обратно, нанял на Стрэнде кеб и приказал везти себя до поворота на Борроу-стрит.

Дверь открыла Ванда и удивленно всплеснула руками при виде его. В черной юбке и бледно-розовой блузке из мягкой материи она казалась Киту какой-то новой. Ее полная, немного длинная шея была обнажена, короткие каштановые волосы вились у затылка; Кит с неудовольствием заметил золотые серьги у нее в ушах. Глаза ее, черневшие на бледном лице, казалось, вопрошали и молили одновременно.

– А мой брат?

– Он еще не вернулся, сэр.

– Вы не знаете, где он?

– Нет.

– Он живет здесь, у вас?

– Да.

– Значит, вы его все еще так любите?

Она молча сжала руки на груди, как человек, который не в силах словами выразить свои чувства.

– Понятно, – сказал Кит.

Он испытывал сложное чувство – жалость, смешанную с легким чувственным влечением, – такое же, как и в первое их свидание, и тогда, когда в щелку между занавесками он видел ее, стоявшую на коленях посреди комнаты. Подойдя к камину, он спросил:

– Вы мне разрешите подождать его?

– Разумеется! Пожалуйста, присядьте.

Кит отрицательно покачал головой. Она спросила, задыхаясь:

– Вы не уведете его от меня? Одна я умру.

Кит круто повернулся к ней.

– Я как раз и не хочу, чтобы его отняли у вас! Я хочу помочь вам сохранить его. Готовы вы уехать в любой день, когда это потребуется?

– О да, конечно!

– А он?

Она отвечала почти шепотом:

– Да. Но тот несчастный…

– Тот несчастный – просто кладбищенский вор, гиена; что о нем говорить!

Кит был сам удивлен резкостью своего тона.

– Мне жаль его, – вздохнула Ванда. – Может, он голодал. Я знаю, что такое голод, – приходится делать то, чего не хочешь. Или, может быть, у него нет близких. Когда человеку некого любить, он может стать очень плохим. Я часто думаю о нем… как он там, в тюрьме.

Кит процедил сквозь зубы:

– А Лоренс?

– Мы никогда не говорим с ним об этом. Мы боимся.

– Значит, он не сказал вам, что уже был суд?

Она широко открыла глаза.

– Суд? Нет, не говорил. Вот почему он вчера вечером был такой странный. А утром рано встал. Суд… закончился?

– Да.

– Что они постановили?

– Виновен.

На секунду Киту показалось, что Ванда теряет сознание: она закрыла глаза, покачнулась. Он шагнул вперед, взял ее за плечи.

– Послушайте! – заговорил он. – Помогите мне, не спускайте глаз с Лоренса. Надо выиграть время. Я узнаю, что они намерены делать. Они не могут его повесить. Мне нужно время, слышите? Вы должны помешать Лоренсу отдаться в руки полиции.

Кит все еще держал ее за плечи, впиваясь сквозь бархат пальцами в нежное тело, а она стояла и смотрела ему в лицо.

– Вы меня поняли?

– Да… Но если он уже был там?

Кит чувствовал, что она вся дрожит. В голове вдруг пронеслась мысль: «Боже! А если нагрянет полиция и застанет меня здесь? Что, если Ларри уже у них в руках? Что, если тот полисмен, который ночью, после убийства, видел меня, снова обнаружит меня здесь, сразу после приговора!» Он сказал почти свирепо:

– Могу я надеяться, что вы будете следить за Ларри? Отвечайте быстро!

Прижав руки к груди, она отвечала покорно:

– Я попытаюсь.

– Если он не сделал еще этого, следите за ним в оба глаза. Никуда не пускайте одного. Я приду завтра рано утром. Вы католичка, не так ли? Поклянитесь же, что ничего не позволите ему сделать, пока я не приду.

Она молчала, глядя мимо него на дверь: Кит услышал, как в замке щелкнул ключ. Вошел Ларри, держа в руках большой букет красных лилий и белых нарциссов. Лицо у него было бледное, осунувшееся.

– Алло, Кит! – тихо произнес он.

Ванда не сводила глаз с Ларри, и Кит, глядя то на нее, то на брата, понял, что сейчас, как никогда, от него требуется осторожность.

– Ты видел? – спросил он.

Лоренс кивнул. Выражение его лица, по которому всегда можно было прочитать все чувства, совершенно озадачило Кита.

– Ну и что?

– Я ждал этого.

– Дело так не останется, это ясно. Но мне нужно будет просмотреть протокол и тогда подумать, что предпринять. Понимаешь, Ларри, мне нужно время!

Кит знал, что говорит он что-то не то, наудачу. Единственный выход – заставить их немедленно уехать, не дать им возможности признаться, но этого он не осмелился сказать.

– Обещай мне ничего не делать и не выходить из дому, пока я не приду завтра утром.

Лоренс снова кивнул. Кит посмотрел на Ванду. Убедит ли она Ларри сдержать слово? Она по-прежнему неотрывно смотрела в лицо Ларри. Кит шагнул к двери; он понял, что больше ничего не добьется.

– Так обещай же, – повторил он.

Ларри ответил:

– Обещаю.

Он улыбался. Киту были непонятны и его улыбка, и выражение глаз Ванды. И сказав: «Так я полагаюсь на твое слово», – он вышел.

IX

Скрыть от любящей женщины свое настроение трудно, так же трудно, как помешать музыке тронуть человеческое сердце. А уж если женщина после тяжелых страданий впервые узнала счастье любви, тогда, как бы ни пытался ее возлюбленный скрыть от нее свою душу, он этого не сумеет. И почти всегда любовь ее так самоотверженна, что она и виду не подаст, будто догадывается о чем-нибудь.