Первые гадости - [45]

Звери и люди часто болели,

А доктора на них наплевали.

Но Митрофаныч — мудрый целитель —

Всем электричеством жизни прибавил.

Богу он равен, но не подобен.

Людям подобен, но лучше гораздо.

Веруй в Него, больной ли, здоровый,

И Митрофанов всегда будь готов!

Теперь собиравшиеся по вечерам ученики приветствовали друг друга ритуальным жестом, садились вкруг перед землянкой и, умиленно глядя на старца Митрофаныча, затягивали гимн в его честь. После этого из землянки высовывала немытую, но расчесанную голову Воронья принцесса и рассказывала «подвиг» из жизни старца. Она была неграмотная, поэтому выступления заучивала наизусть, и поэтому же перебивать ее смелым вопросом пытливого ума запрещалось под угрозой отлучения от свалки.

— Мысль о физиологическом электричестве озарила Учителя электричества в глубоком детстве. — Воронья принцесса всегда начинала с этой фразы, но дальше следовал экспромт, заранее нашептанный Семеном. — Во время оккупации нашей родины немецко-фашистскими захватчиками юный Семка посредством трения ладони о пятку открыл новый вид физиологического электричества и простым прикосновением к ранам извлекал из умирающих бойцов пули и осколки. Однажды немецкий генерал, прослышавший о необычайных способностях русского мальчика, призвал его к себе и попросил вылечить подагру, обещая личную генеральскую милость. Но патриот Семка, прятавший пионерский галстук за пазухой, собрал всю энергию в указательный палец и, лишь дотронувшись до генерала, поразил того напряжением в четыреста пять вольт, и генерал погиб на походной кровати, трясясь и дергаясь, а ошеломленные гитлеровцы побросали автоматы и убежали в Германию, разнося повсюду весть о пионере-молнии…

— Уж не с другой ли вы планеты, Учитель? — спрашивали подвижники электричества, ошарашенные поболее гитлеровцев из экспромта.

Отец Семений двусмысленно молчал. Наконец, открывал рот и глаголил:

— Сегодня, дети мои, я покажу вам, как правильно чесать таз ладонью, ибо пятка для этого не приспособлена А потому пойдем сушить крапиву на зиму. Повторяйте движенья за мной…

Но недолго длилась счастливая лечебно-проповедническая деятельность Семена на Наро-фоминской свалке. Как снег на голову, появилась перед ним брошенная жена и спросила строго:

— Это кто?

— Ученики, — ответил старец.

— А ты им справку показывал, что у тебя прогрессирующая паранойя?

— Зачем пришла? — спросил Семен.

— Письмо тебе, — сказала брошенная жена — Иди в Куросмыслов, спасай дочь.

Старец внимательно прочитал письмо и взмахом руки отпустил учеников:

— Помните мои уроки… А мне тут надо, неподалеку… Я вернусь однажды.

А жене сказал:

— Щас… спасем дочку.

Потом напихал в мешок крапивы, которую, впрочем, на следующий день выкинул, и, опираясь на сломанный костыль, как на посох, попрощавшись грустным взглядом с Наро-фоминской свалкой, лесом и высоковольтной линией, в компании Вороньей принцессы побрел в Куросмыслов…

Никто из нас не был в городе Куросмыслове и любой побывал многажды. Возьмите карту, закройте глаза и ткните пальцем — попадете в Куросмыслов. Ткните наугад еще раз — опять Куросмыслов. Еще раз и еще — будет опять и опять. Пустое дело. От Куросмыслова не спастись. Он в каждом условном обозначении населенного пункта, населенного десятью тысячами или миллионом. Возьмите карту помельче масштабом, приглядитесь к пространственному устройству Куросмыслова. В нем нет улиц, город сложен из трех микрорайонов имени Маркса, Энгельса и Ленина, и в каждой части города — по воинской части плюс тракторный завод — ударная стройка для нестрогих девушек, асфальтобетонный завод — ударная стройка для незаконопослушных юношей, и фабрика кройки, шитья и мелкой штопки — для местных жителей. Кто не любит кроить и штопать, делают что-то непонятное в одном месте, там, где сливаются две реки: то ли строят мост, то ли — туннель, а может быть, на одном берегу возводят мост, а на другом роют туннель. С высоты полета птички, во всяком случае, стройка уже пятьдесят лет напоминает брюки с вывернутыми карманами.

Житель Куросмыслова странен всем, кроме коренного горожанина, который, в свою очередь, также странен всем, кроме жителя. В принципе, оба совершенно обычные люди без хвоста и шерсти и отличаются от других только тем, что все как один одноглазые. Когда-то (до революции? после? никогда?) кто-то (комиссар? скрытый враг? идиот?) где-то (с балкона? с помоста? с фонарного столба?) сказал, что в истинной революции, а не в игрушечной, берут зрячего и слепого и делают двух одноглазых. Сказал и сгинул, даже не сообщив, какой он сам есть революционер: настоящий и трезвый или пьяный и бирюлечный? «Работа невесть какая сложная», — подумали куросмысловцы и поверили в высшую революционную справедливость, и до сих пор за глаза видят гостей, то есть проституток, преступников, солдат и редких начальников-центристов, потому что одноглазие у куросмысловцев сразу закрепилось наследственно, чему, без сомненья, способствовал давний навык разглядывать суть вещей одним глазом, скошенным к центру. Такое видение предметов и жизни считалось когда-то особенно благонадежным.