Первостепь - [25]

Двуногие тоже прошли здесь недавно. Двуногие шли после мамонтов, они как будто выслеживали гигантов, как будто бы собирались охотиться. Кажется, лев удивился. Или даже и не удивился. Его интересовали гривастые львы, а не мамонты и не двуногие. С гривастыми львами он стал бы биться, он жаждал биться, всё ещё горел возбуждением, всё ещё жаждал вызова. Чтоб ни малейших сомнений не осталось у этой степи. Рыжегривый победит всех. Он здесь хозяин. Однако тут прошли мамонты. А за ними двуногие. Много мамонтов и мало двуногих. Двуногими почти и не пахло совсем, а вот мамонтами пахло. Но лев двинулся дальше. Он искал других львов, а не мамонтов.

Рыжегривый вернулся к объеденной туше мамонта. Он остался один воевать с беспощадной зимой, и теперь у этой войны сменились правила. Первым делом он бросился в драку с гиенами и ценой нескольких клочьев шерсти сумел отогнать конкурентов. Мелких, почти безобидных, шакалов он прогнал тоже. Останки мамонта принадлежали только ему, впервые он заявил права. Стал грозно рычать на закате, пуская раскатистый рык над снежной землёй. День за днём поедал он труп мамонта, заедал жажду снегом и после спал, свернувшись в тёплый мохнатый клубок. Но он не мог много спать. Гиены кружили неподалёку, увязая в снегу, только и ждали момента, чтобы украсть. И однажды, поднявшись с тёплой лёжки, он снова ринулся в бой, настиг пятнистую тварь и ловким ударом тяжёлой лапы сломал её тощий хребет. Через несколько дней он перекусил лапу другой гиене, и хотя та тоже разодрала ему плечо, львиная рана быстро зажила, а вот раненая гиена недолго ещё ковыляла. Издохла. Её товарка, оставшись одна, удалилась, и Рыжегривый царил теперь полновластно.

Так и дождался он весны. Заместо детских зубов выросли огромные клыки и распирали пасть. Сама Сила его распирала. Он стал крепким и яростным львом, умеющим убивать, и с первыми талыми ручейками почувствовал зов создать свою стаю.

С холодных земель из открытой степи давно уже по вечерам ветерок доносил будоражащий запах молодых спелых львиц. Оттуда же на закате докатывался рык их хозяина, и Рыжегривый каким-то образом ощущал в этом рыке изъян. Его владелец старел, его опыт вряд ли мог устоять перед дерзкой отвагой. В любом случае, молодому льву не терпелось проверить.

И он явился. Однажды впервые явился. Но не так было просто, как выглядело издалека. Когда старый лев приблизился, ревущий, такой грозный, сотрясающий землю – с первого раза ничего не получилось. Струсил Рыжегривый с первого раза. Поджав хвост, убежал. Как шакал. Но потом пришёл снова, уже летом. И опять убежал. Потому что был сильным старый лев, всё ещё сильным. Рыжегривый бродил неподалёку от чужих владений, прохаживался вдоль границ и ждал. Может быть, ждал новой снежной зимы в предгорьях, новых драк за чьи-то останки. Или ждал случая. Своего случая. И дождался. Случай как раз и выпал. Его противник получил от двуногих рану, отметился, у того пропал рёв, а Рыжегривый сразу же это обнаружил. И явился в последний раз.

Старый лев теперь был одноглазым. Его морда распухла от свежей раны, оставалось только добить отмеченного. Чтобы тот не задерживался, болтаясь промеж, и не мешал тем, кто видит мир в оба глаза. С царственным рыком молодой лев шёл в лоб на старого вожака. Львы слишком грозные звери и потому в своих схватках всегда осторожны. Стоит только одному из бойцов заколебаться, проявить слабость – и сильнейший позволит такому уйти. Но на сей раз борьба была не на жизнь а на смерть. Отмеченный никогда не признал бы, что столь наглый юнец может его обломить, как какой-то засохший сучок. Он не успел ещё свыкнуться со своей раной и не брал её в расчёт. Он привык прогонять – и хотел снова прогнать. Но переполненный восходящей силой Рыжегривый тоже не мог уступить. В этот раз – больше не мог. Старый самец истошно рычал, но не смел посмотреть в молодые глаза, отворачивал распухшую морду в сторону. А соперник подходил ближе и ближе, вплотную. И тогда старый лев нанёс первый удар своей мощной лапой. Но Рыжегривый сумел увернуться – и теперь уже его вёрткая лапа располосовала морду врага, из которой сразу же хлынул гной. Старый лев распахнул когтистые объятья, словно бесстрашный медведь, чтобы передними лапами обхватить Рыжегривого и повалить – но и на этот раз здоровая молодость оказалась проворнее. Соперник в ответ обхватил ветерана, они сцепились в ревущий клубок и повалились. Старый лев оказался внизу, и крепкие свежие клыки Рыжегривого сомкнулись на его глотке. Старый лев ударил обеими лапами, раздирая бока молодого, но жёлтые когти давно затупились, и Рыжегривый смог удержаться, его цепкие челюсти не разжались, покуда старый лев не захрипел. Тогда победитель оставил гиенам поверженного врага.

Рыжегривый достиг перелеска. Сухие деревья без листьев вперемешку с кустами образовывали небольшое укрытие. Здесь можно устроить засаду, здесь можно прятаться от солнца. Хорошее место для львов. Рыжегривый не спеша обошёл все кусты, обнюхал сухие деревья. И вдруг насторожился. Стал внюхиваться тщательнее. Здесь были львицы. Его уже львицы. Его, но не подчинившиеся. Пока – не подчинившиеся. Но Рыжегривый вполне был уверен в себе. Все львицы подчинились – и эти, последние, подчинятся тоже. Ведь он одолел их прежнего вожака. И у львиц нет теперь выбора. У его уже львиц. У его. Рыжегривый не торопился. Он решил отдохнуть. Понравилось ему здесь. Хорошее место, хорошие запахи. Очень понравилось. К тому же отстали гиены, где-то свернули, он даже и не заметил. Лев прилёг отдохнуть посреди приятных запахов. И сразу же задремал. Но не все запахи были приятными. Один, неприятный, вдруг пробился сквозь дрёму. Совсем хиленький, еле живой такой запашок, но не приятный. Лев тут же проснулся. Сощерил пасть, ещё раз принюхался – он не ошибся. И он это запомнил, хиленький запашок.