Первостепь - [21]

Однако пришёл мальчишка. Тот самый долговязый. Крыло Аиста.

– Сосновый Корень вернулся.

Шаман удивлён. Глаза вытаращил, глядит на мальчишку. Разведчиков все ждали, давно уже ждали – но почему к нему пришёл этот юноша, а не охотник, не сам Сосновый Корень?

– Крыло Аиста ещё до рассвета отправился в степь. Взошёл на Одинокий Холм, взобрался на Охотничью Сосну…

Шаман покачивает головой: откуда такое рвение у этого юноши?

Крыло Аиста поперхнулся и, как будто услышав сомнение, стал оправдываться:

– Крылу Аиста скоро предстоит посвящение. Он тоже станет охотником, он должен быть как все… Крыло Аиста хотел понаблюдать за степью, за зверями… Все так делают, готовясь к посвящению…

«Все, да не ты», - усмехается шаман, но про себя, не вслух. Вслух же говорит совсем другое:

– И что же увидел Крыло Аиста с Охотничьей Сосны?

– Разведчика увидел… Соснового Корня…

– И что?.. Где сам Сосновый Корень?

Крыло Аиста совсем смутился, даже покраснел:

– В своём чуме теперь Сосновый Корень. Он еле живой… Он полз… Его водой отпаивают.

– А что сказал Сосновый Корень? Что велел передать?

Крыло Аиста поднял глаза кверху и щёки надул. Заважничал. Сразу и не говорит, будто припоминает, будто на совете слово держит.

– Они идут, сказал… Их много.

– И всё?

– Всё, Еохор.

– Тогда ступай к Чёрному Мамонту. Скажи и ему. Потом иди к старейшине. К Бурому Лису.

Юноша вспыхнул от гордости. Долговязое лицо аж засветилось.

– Ещё скажи им, что Еохор будет спрашивать духов. Пусть ждут.

Юноша быстро ушёл. Шаман вслушался в его торопливые шаги, а потом призадумался. Как-то всё это не так. Разведчик приполз. Его нашёл мальчик. Мальчик, по сути, и принёс весть. Никогда такого не было. По-другому должно быть. Не так.

Но отступать поздно. Шаман ведь уже сообщил, что станет спрашивать духов. Мальчику сообщил. Но теперь он и вправду должен спросить.

Шаман скинул с себя всю одежку, взял в руки бубен и подошёл к алтарю. Поклонился четыре раза. Ударил. Ещё раз ударил. Ещё.

Привычное дело. Руки сами пошли. И бубен. Бубен тоже, наверное, сам. Все здесь сами, а он – где же он? Синий туман только видит, синий туман, а в нём грохот, сердце огромное бьётся, сердце всего: бум-бум-бум… Искры посыпались сквозь туман.

Еохор запел. Его песнь не такая, как поют люди. Особенная. И слова не такие. Он поёт горлом. Он поёт всем свои существом – и от резких звуков уже дрожат стены. Словно ветер воет в степи. Словно катятся камни. Словно трескают скалы. Так зовёт духов. Зовёт и зовёт.

Шаман начинает дрожать. Он глубоко дышит. Перестал петь. А бубен по-прежнему бьёт.

Вот и духи явились. Не замедлили ждать. Расположились на алтаре. Знают уже, зачем звал. И Мамут тоже тут. Тот, кто нужен.

Бубен больше не слышен. Сердце не бьётся. Духи глядят в тишине. Спрашивать надо. Он должен спросить.

– Люди просят Мамута отдать им своих сыновей. Люди будут почтительны. Соблюдут все обычаи. Никого не обидят.

Молчит дух Мамут. Как гора волосатая. Ни большая, ни маленькая. Как клок шерсти. Просто дух. Повторяет шаман:

– Люди будут почтительны. Никого не обидят. Соблюдут все обычаи. Принесут дары духу Мамуту. Много даров. Дух станет доволен.

Молчит. Гора волосатая. Ни большая, ни маленькая. Но теперь хобот виден. Хобот и глазки. Опять шаман просит:

– Нельзя людям без мяса. Не вытянут зиму. Погибнут… Погибнут люди. Детей Мамута много в степи. Новые народятся. Люди будут почтительны. Соблюдут все обычаи. Пускай дух Мамут отдаст людям необходимое.

Нет, молчит и теперь. Но уже видны уши, сквозь шерсть проступили, услышит Мамут, повторить надо только ещё раз.

– Люди будут почтительны. Никого не обидят. Принесут дары духу Мамуту. Много даров. Пусть отдаст дух Мамут необходимое. Пусть не погибнут люди зимой. Все они просят его, великого духа. Вся степь просит. Отдай!

«Вся степь просит?» - услышал. «Все люди? И Который Без Бивня тоже?» Голос каменный. Трубно-каменный.

Что за Который Без Бивня? Не знает такого шаман, не может припомнить. Но слушает дальше. Нельзя пропускать.

– Пусть берут тогда люди. Пусть берут, сколько смогут. Мамонты держат крышу. Люди сами пусть держат. Пусть берут и пусть держат. Львица может помочь одинокому мамонту. Пусть берут своё люди. Сколько подымут. Пускай заберут!.. Один бивень остался, другой бивень режет…

Всё. Только синий туман. Уже даже не синий, какой-то другой, будто бы серый, какой-то тягучий, какой-то смолистый… Болит голова... Болит голова у шамана. Очнулся шаман. Болит голова. Сильно болит. Стена перед ним. Стена, покрытая шкурами. А под нею алтарь. Алтарь пуст.

Еохор отложил бубен в сторону. Оглянулся вокруг, посмотрел в полутьме – входной полог опущен, только сверху, сквозь дымовую прореху падает под углом робкий свет. А внизу у земли мерцает очаг. Еле теплится огонёк, ждёт Большую Бобриху, когда та вернётся, чтоб подкормить. Тишина. Никого не слыхать. Духи ушли. Сквозь прореху ушли. Люди боятся приблизиться, люди за пологом, люди – там, с другой стороны. И Большая Бобриха там, вместе с ними.

А на этой стороне у шамана болит голова. Ему хочется спать. Хоть немножко нормально поспать. Как все могут спать. Все кроме него. Просто прилечь и дремать. Просто лечь на лежанку. Пускай люди ждут.