Первопоселенцы суши - [13]

Отто Герман любил гулять по цепному мосту в Будапеште. Весной, а особенно осенью, в ясные дни, когда Дунай ласкает теплый ветерок, все, что на мосту и над мостом высится, точно шелковой вуалью, покрывает серебристая паутина. Ветерок колышет ее, она искрится, парит над рекой, виснет хлопьями на проводах, на деревьях, на крышах. А заборы, колья, кусты, осока, надгробные памятники, перила мостов „кишмя кишат мелкими паучками“. Погода лётная, и они взмывают в небо со всех своих аэродромов.

Отто Герман брал в руку лупу и видел, как паучок перед стартом натягивал сначала опорные „тросы“, чтобы раньше времени его аэростат не унесло порывом ветра. Прижимая то справа, то то слева от себя паутинные бородавки, укреплял на каком-нибудь камне или ветке несколько поперечных нитей. (Увидим, чуть позже, подхваченный порывом ветра, он будет всеми восемью ножками держаться за них, как за поручни!)

Устроив себе таким образом надежный якорь, паучок спешит к подветренному краю аэродрома, и там опять паутинные бородавки делают свое дело. Паучок прижимает их к твердой опоре у себя под ногами — и вот нить-аэростат приклеена одним концом. Другой он тянет за собой — бежит к якорной стоянке, цепляется за „поручни“ всеми ножками. Теперь брюшко вверх — из него петлей взмывает в небо паутинная нить. Точнее, несколько паутинных нитей, изогнутых петлей: ведь один конец их привязан невдалеке, а второй все тянется и тянется из бородавок. Когда вытянется он достаточно, паучок откусит приклеенный конец нити; струящийся вверх теплый воздух ее подхватывает и уносит, как парус, обрубленный в шторм. Но паучок все ещё изо всех сил цепляется за свой якорь (или просто за ветку, если, решив обойтись без якоря, не сплел его). Чем длиннее нить, тем сильнее парусит она по воздуху и быстрее нарастает с того конца, который все удлиняют и удлиняют паутинные железы. Когда нить вытянется примерно метра на два-три, паук оставляет последние попытки противостоять силе конвекционных токов, поджимает ножки и взмывает вверх — задом вперед. В воздухе ловко переворачивается, хватает нить-аэростат лапками и бежит по ней ближе к середине. Бегая по ковру-самолету, паучок перемещает его центр тяжести: побежит к середине — петлей согнет конец нити, повернет назад — петля вытянется в прямую нить.

Аэродинамические свойства летательного аппарата меняются, и он то взмывает вверх, то снижается.

Тут слышим мы голос сомнения:

— Нет, не дано пауку, пусть и бессознательно бегая по нити, управлять ее полетом.

Но есть и антисомнение:

— Совсем это нетрудно. Каждый, кто запускал воздушного змея, знает, как легко натяжением или перемещением крепежных нитей изменить его полет.

На ниточках паучки летят не за мухами в погоню — искать новые земли летят. Улетают кто куда, чтобы у гнезда не было тесно и не пришлось им голодать и пожирать друг друга (а на это они весьма способны). Летят — кто сто метров, кто тысячу, а иные и десятки тысяч. Там, где пауков особенно много, в Южной Америке например, они порой взмывают с земли такими тучами, что „все небо кажется в эти дни застланным паутиной“.

Ч. Дарвин писал: „Корабль был в шестидесяти милях от берега^[14] под легким, но постоянным ветром. На снасти насело множество паучков. Мне казалось, что на корабле их несколько тысяч… Маленькие воздухоплаватели, попав на корабль, бегали взад и вперед, иногда падая и опять восходя по тому же волокну; некоторые занимались устройством маленькой, очень неправильной сети в углах между канатами… Всех их, казалось, томила сильная жажда, и они с напряженными челюстями жадно пили капли воды“.

У нас в южнорусских степях массовые полеты пауков тоже дело обычное. Профессор Д. Е. Харитонов, большой авторитет во всем, что касается пауков, видел здесь даже целые ковры-самолеты, длиной метров до десяти, из множества перепутанных нитей.

Юность

Прилетев на местожительство, уготовленное ему случаем, паучок занят только тем, кого бы поймать и съесть. Ненасытный аппетит теперь постоянный спутник его жизни. Если охота удачна, он быстро раз за разом линяет и быстро растет. Голод и плохая погода задерживают линьку. Большие пауки линяют за свою жизнь десять раз и больше, маленькие — только раза три-четыре. Самки, которые крупнее самцов у большинства пауков^[15], меняют старые хитиновые наряды на новые чаще самцов.

Мартти Ларни шутя заметил: известное преимущество женского пола перед мужским в том, что женщины мысли и белье меняют чаще, чем мужчины, поэтому и то и другое у них чище. Нечто подобное, обращаю ваше внимание, практически осуществлено природой и в роду восьминогих: явное превосходство в силе и весе „слабого“ пола перед „сильным“ достигается здесь тоже частой сменой наряда (ведь паук может расти, только когда линяет).

Почувствовав, что линька приближается, паук теряет аппетит, несколько дней ничего не ест и, выбрав убежище понадежнее, протягивает на его потолке крест-накрест несколько горизонтальных паутинок (так делает даже паук-волк, который обычно паутину не прядет). Зацепившись за паутинки ногами, повисает вниз спиной. Вскоре продольная трещинка раскалывает его панцирь вокруг всей головогруди, по боковому ее краю, чуть выше ног. Трещинка ширится, и вот уже верхняя половинка хитиновой „кирасы“ паука отскакивает от его спины, как крышка у коробки.