Первое второе пришествие - [10]

– Если я тебя не стукну, – сказал Петруша, – то вовсе не из-за этого. Стариков не бью, вот из-за чего. А ненормальных – тем более. Но вторую щеку тоже не подставлю, не дождешься.

– Так ты уже подставил, Петруша, – ласково сказал Иван Захарович. – Не ударил меня, значит – подставил.

– Чего? – вылупил глаза Петр – и тут же бултыхнулись его синие глаза вправо-влево вместе с лицом: Иван Захарович урезал его и по другой щеке.

Входя в дом, мама Зоя, Зоя Завалуева, услышала какие-то странные звуки и вдруг, испуганно вскрикнув, отскочила: с треском распахнулась дверь и вылетел спиною вперед сумасшедший Нихилов. Встал на карачки, поднялся, утирая со рта кровь.

Поднялся,

Отряхнулся.

– Вы чего это? – спросила мама Зоя. – Перепились?

– Так. Играем.

– А-а…

У мамы Зои не было желания вникать, свое переполняло, пугало и радовало ее. Она вошла в дом и сказала:

– Петь, а Петь?

– Ну? – неприветливо спросил раздраженный Петруша.

– Петь, а руки-то у меня… – Мама Зоя поспешно закатала рукава и показала Петру чистые руки. – Как у молоденькой! Ну, ты дал! Ты и в самом деле, что ль, как эти? Экстрасенц? А? Спасибо тебе, Петя! Прям не верится! Спать даже не могу, не привыкла спать, когда не чешется! – разглядывала мама Зоя свои руки.

Петруша, не приближаясь, глядел в остолбенении.

– Ты потрогай, потрогай! Сливочные! – ворковала мама Зоя.

Петруша подошел, словно на деревянных ногах, тронул пальцем.

– Да, – сказал он.

Поднял глаза и увидел в двери усмехающегося Ивана Захаровича.

– Хоть и грех, а надо по этому поводу выпить, – сказала мама Зоя, доставая бутылку.

– Почему же грех? – заинтересовался Иван Захарович.

– А госпожинки же, пост же до середины августа. И купаться нельзя: бешеный бык в воду нассал.

– Откуда знаешь?

– От мами. Госпожинки, пост. Я все посты соблюдаю, от мами покойной привычка.

– Так ты верующая, значит?

– А то нет!

– Тогда знай, – сказал Иван Захарович. – Не госпожинки, а Пресвятой Богородицы пост! Верующая, а чушь несешь: госпожинки!

– Мама так говорила. Да выпить можно, чего вы?

– Верующая ты, оказывается… – задумчиво сказал Иван Захарович, поглядывая на Петрушу. Петр побледнел.

– Тогда узнай еще… – многозначительно начал Иван Захарович.

– Нет! – закричал Петр. – Нет, мама Зоя, мне пить нельзя, мне на смену сейчас, ты оставь, мы потом! Ты иди!

И он торопливо стал провожать маму Зою, а в сенях сказал ей:

– Вот что. Ты про это никому не говори. Я тебя очень прошу.

– Ну, не скажу. А чего сказать тогда? Спросют же.

– Скажи: Ибунюшка вылечила.

– Так и поверили! Ибунюшка сроду так никого не вылечивала. Кардинально, – уточнила мама Зоя, вспомнив медицинское слово, часто слышанное в кожно-венерическом диспансере.

– Дело твое, но я – ни при чем. Очень прошу.

– Да ладно, – пожала плечами мама Зоя. – Ты только скажи, откуда это у тебя?

– Чего – это? Нет у меня ничего!

И Петр ушел в дом, хлопнув дверью.

– Случайность! – закричал он Ивану Захаровичу. – Она очень вылечиться хотела, вот и вылечилась! Наука такие случаи знает!

– Согласен, – сказал Иван Захарович, тоже читавший про такие случаи в газете «Гудок». – А если не случайность?

– Тебе опять, что ли, влепить? – спросил Петруша.

– Ничего этим не докажешь. Ну, влепил ты мне. Но вторую-то щеку уже подставил. А влепил – уже потом.

В волнении Петруша скусил зубами пробку с бутылки, налил и выпил. Иван Захарович тоже волновался, поэтому и он налил в освободившийся после Петра стаканчик и тоже выпил.

Помолчали.

– Я эту книгу насквозь изучил, – показал Петр на Новый Завет. – Есть ли Бог, не знаю, а парень этот точно был. И парень не чета мне. Говорить умел! Душа какая была!

– И ты не без души.

– Молчи! Ты знаешь?

– Что?

– А то! Сейчас скажу. Скажу – со стула упадешь.

– Ну, скажи.

– Смотри, проболтаешься – убью!

– Слушаю.

– Я с теткой живу. С Екатериной.

– Жил, – сказал Иван Захарович.

– Что?

– Жил. Нам тоже в подробностях неведомо, как и с кем жил Иисус Христос до тридцати лет, хотя с малолетства мудр был. Но с тридцати – совсем другое дело. С тридцати! Вот тебе и еще намек!

– А как насчет головы? – скакнула мысль Петра.

– Какой головы?

– Иоанну-то голову отрезали. Не боишься?

– Чему быть, тому не миновать. Даже рад буду, если это твоему делу послужит.

– Нет, Иван Захарович, как хочешь, а ты псих. Я тебя сдам.

Иван Захарович ничего не ответил.

Петруша теребил в руках книгу. Листал страницы.

– Вот, например, – нашел он. – Смотри. «Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал». Можно ли нормальному человеку сорок дней не пить, не есть?

– Нормальному – нельзя. А ты – пробовал?

– Без еды и питья?

– Почему ж. Без еды – это да, а без питья никто столько не проживет, – сказал Иван Захарович, знающий это из всеобъемлющей газеты «Гудок»; впрочем, это и Петр знал еще из школьных знаний. – Иисус росу пил. Воду из ручейков. Так я полагаю.

– В пустыне-то?

– Пустыня, – объяснил Иван Захарович, – сиречь пустынное место, а не Каракумы какие-нибудь.

– Не смогу! – отрезал Петр.

– Девка скажет не могу, дожит ногу на ногу, а миленочек-нахал взял и в глотку запихал, – возразил Иван Захарович народной частушкой. – Не пробовал – не говори! – сказал он уже всерьез.