Неожиданно за его спиной раздался задорный смех супруги… Павел удивленно повернулся.
— И это все? — заливалась Маша. — И это то, что ты, Пашенька, испытываешь, когда смотришь эротические сцены?
— А что?
— Паш, соберись, иначе я просто со смеху лопну, — никак не могла остановиться Маша.
Павел вздохнул, закрыл глаза и еще немного посмотрел на полуобнаженных красоток, тружениц шеста. Одна вертелась, мелькая ногами, другая держала в руках трубочку пломбира и, косясь на зрителя, облизывала языком круглый шарик сливочной макушки. Неплохо поставлено освещение, отметил краем сознания Павел. Но вот музыка не очень. И лица у девиц «поставленные», нет живого, естественного чувства. Разочарованный, Павел стал представлять себе феерические картины, имеющие мало отношения к происходящему на экране телевизора. Эпизоды периода взлета и падения Римской империи начали перемежаться в его воспаленном мозгу с оргаистическими плясками шаманов с острова Пасхи. Но эклектическую смесь эроса древних римлян и полупервобытных племен, как назло, все равно перебивала все та же неважная режиссура современной массовой эротической продукции… Павла начало клонить в сон. Очнулся он от прикосновения Симоны к его плечу.
— Ух, — перевел он дух и беспомощно посмотрел на Симону.
— Но ведь только что были всплески активности, я же видела, — растерянно пробормотала Симона и покрылась краской.
«Это Тинто Брасс мне помог», — подумал Павел, мысленно продолжая следить за стремительным бегом юного Калигулы, преследующего родную сестру, — они бежали в густой траве, и настигать юную вакханку было ошеломительно приятно, едва ли не приятнее, чем через несколько минут обладать ею… Вспоминать последующие кадры фильма не хотелось.
— Может быть, перенесем опыт на завтра? — вовремя внесла предложение практичная Маша. И она еще вчера говорила о том, что, возможно, недостаточно его чувствует?
— Да, пожалуй! Павлу надо отдохнуть, — подвела итог Симона.
В этот момент дверь открылась, и вошел Толик.
— Симочка, завязывай с наукой, пора уже эт-а-а-а… возвращаться, што мы тут, всю ночь торчать будем?
Компания экспериментаторов освобожденно поднялась с горячих кресел и покинула помещение.
— Маш, а что, правда было смешно? — с легкой обидой спросил тихонько Павел у жены, когда парижское такси несло их к «Ковчегу».
— Н-н-н-уу, как тебе сказать…
— Да так и скажи… но я же совсем не виноват, я не какой-нибудь там недотыкомка!
— Ч-ч-то-ччто?.. — поперхнулась от смеха Маша.
— Н-ну-у, недотыкомка… так меня тетя Даша, наша соседка по лестничной площадке, называла.
— Нормальный ты… т-т-тыкомка… — снова зашлась от смеха Маша и свалилась на плечо Павла, сотрясаясь в пароксизме смеха и не имея возможности даже вздохнуть… — Еще какой, до… до-до-ты-ы-комка…
Кто бы сомневался. Павел молча расправил плечи и обнял вконец развеселившуюся жену.
В спальне, мурлыча, как кошка, Маша прижалась к Павлову боку и стала настойчиво выпытывать у него, что он чувствовал, когда она была в роли передатчика.
— А вот сейчас сама все узнаешь, — неожиданно повернулся к ней Павел и влепил потрясающий поцелуй прямо в ее заинтересованные губы.
— Ну… и?.. — ничуть не растерялась Маша, беззащитно раскинувшись в постели.
— Ах так! — взрычал Павел и поправил на шее медальон. Маша погладила пальчиком свой. В комнате стало тихо, как перед бурей.
— Паш, где ты берешь такую страсть ко мне?
Павел промолчал. Он плотно прижался к любимому телу, провел рукой по бедрам, горячась и вздрагивая. За окном послышалась торопливая речь. Кто-то кого-то уговаривал. Слова сыпались сумбурно, и смысл их до Павла не доходил. Плеск волн смазывал интонации. Раздался звук пощечины и вслед за ним торопливый скрип весел в уключинах. Маша прыснула и посмотрела на Павла. В их жизни пощечинам не было места, однако кто-то же кому-то их отпускает…
— Паш, как ты думаешь, за что она его наградила?
— А может, это он ее?
— Не говори мне, милый, что настоящий француз способен ударить женщину.
— Однако настоящий француз может ударить другого настоящего француза.
— Хи-хи-хи… — снова залилась Маша. — Ты на что это намекаешь, противный?
Маша говорила, не открывая глаз, каждый раз удивляя Павла этой своей способностью произносить что-то во время любовной игры. Павел так не мог. Он смотрел на ее шевелящиеся губки, и горячая воронка втягивала его в свою сладкую глубину. Чувственные сполохи поглощали все его существо. Маша же, напротив, могла щебетать, как маленькая птичка, покинувшая клетку и вкусившая дикой воли. Жар поднимался к вискам, пьяня разум. Затем стекался к бедрам, заполонял живот, следуя за движениями восхитительно скользящих по телу рук: мышцы налились звериной легкостью и обостренной чувствительностью. Естество, ограниченное только телом любимой, становилось тугим и огромным. Легкое щекочущее ощущение собиралось в одной точке и уже не отпускало, стремительно нарастая, подобно шуму приближающегося поезда. Не остановить эту мощь… Вот чувственный шок, удар, толчки крови в ушах, дыхание прекращается, тело сжимается в один упругий комок нервных нитей, и взрыв… Нет, лавина… Она бьет и бьет всей своей массой, отражаясь от лона и возвращаясь в него…
