Первое правило диверсанта - [71]

Его лицо в свете луча дало странную окраску, половина ударилась в пурпур, другая ушла в мелованную бумагу. Он шумно со свистом вдыхал носом воздух, и мне пришлось перекрыть ему кислород ладонью. Монах забрыкался и, когда ослаб, я уложил его на одну из скамеек. Быстро придя в себя, он тут же вскинул автомат и сам встал на ноги.

– Что дальше, командир? – спросил я.

Ответить он не успел. Издали, словно надвигающиеся фары грузовика стали загораться лампы на потолке бомбоубежища. У каждой пары ламп, по всей видимости, имелся свой стартер, и они вспыхивали с мощным механическим щелчком, таким громким, что наше появление в бомбоубежище представлялось всего лишь робким стуком в незнакомую дверь.

Мы были обнаружены, без сомнений!

Сослепу щурясь в ярком свете, мы прижались спиной друг к другу, и принялись медленно кружить, понимая, что влипли на этот раз по полной.

Провальсировав два полных круга мы остановились.

– Ты видишь? – спросил Монах.

– Что?

– Тут все перевернуто вверх ногами.

Я оглянулся и, точно, увидел.

Из-под ближайшей скамейки торчали чьи-то неестественным образом вывернутые ноги и лужа яркой акварельной краски мочила добротные светло-коричневые ботинки, те самые, что видел совсем недавно на одном крайне неприятном типе. Неподалеку лежала крупнокалиберная штурмовая винтовка с расщепленным прикладом.

Секунд тридцать-сорок мы еще поглядывали по сторонам, ожидая в любой момент нападения – ничего не происходило.

– Что случилось, не понимаю? – все так же шепотом обратился к воздуху Монах. – Ну-ка помоги. – Это уже относилось ко мне.

Он перекинул автомат под руку, стволом вниз, наклонился и взялся за один конец скамейки, под которой лежал мертвец.

– Ну! – не выдержав моей заминки, прикрикнул Монах. Я спохватился и поспешил ему на помощь. Вдвоем мы слегка приподняли тяжелую скамейку и, обливаясь потом и тяжело пыхтя (во всяком случае, я делал все, чтобы так выглядело со стороны), перетащили ее в сторону.

Верхняя половина трупа была придавлена упавшим шкафом (в нескольких местах отмеченным пулевыми отверстиями), и сколько мы ни дергали за ноги, не могли его вытащить. При каждом нашем рывке в его брюхе что-то плескалось, как будто в полупустой бочке шумно переваливалась с боку на бок полудохлая рыбина. Похоже, что внутренности несчастного лопнули под тяжестью шкафа. Голова, надо полагать, всмятку. Во всяком случае, вытекающая из-под шкафа лужа крови наводила на такие мысли. Одну руку покойник подобрал под живот, другую вытянул вдоль тела. Он словно в мучительной конвульсии ухватил себя за штанину и теперь ни за что не хотел отпустить крепкую ткань, в которую он вцепился при последнем издыхании.

Отпустив ботинок, я взялся за пока еще не окоченевшую руку трупа и рванул на себя. Ничего не вышло. Дернул сильнее. И чуть не рухнул на спину, когда мне удалось оторвать скрюченные пальцы от штанины, и если бы Монах не поддержал меня, точно бы расшибся об железный угол лежащего на боку шкафа.

В намертво сжатом окровавленном кулаке оказалась латунная пуговица с остатками ниток и клочком темно-синей материи. К тому же на руке не хватало одного пальца. Нетрудно догадаться какого – совершенно верно, большого. Он был небрежно срезан с кисти гораздо ниже последней фаланги. И, судя по раздробленным хрящам и порванным сухожилиям, выкручен и вырван из сустава. Белеющего и окропленного несколькими каплями крови – вызывающе торчащего из изуродованной кисти.

Мы с Монахом, не сговариваясь, посмотрели друг на друга.

– Андрей, – сказал я.

Монах кивнул головой в знак согласия.

– Это что, он такой беспорядок устроил? – спросил я.

– Получается так, – ответил он, коснулся подушечками пальцев подтекшей крови, растер пару капель на ладони и понюхал.

– Прошло не больше получаса. Могу с уверенностью сказать, что этот тип минут сорок назад еще дышал и вполне себе радовался жизни.

Я вспомнил человека (обладателя желтых кожаных ботинок, он устроил мне личный досмотр при нашем первом знакомстве) и не мог не согласиться с Монахом, особенно в той части его утверждения, что это действительно был жизнерадостный экземпляр, редкостный болван и верзила. Он мало уступал в размерах Андрею, и не думаю, что вот так запросто мог распрощаться с жизнью.

Представшая перед глазами картина красноречиво живописала жуткий конец наемника, и, несмотря на явную неприязнь к нему лично и ко всему их сообществу в целом, меня пробрал холодок по спине, и я почувствовал что-то вроде сочувствия.

Монах не был столь сентиментален. Оставив труп, он вскинул автомат и, резко кивнув головой, указал мне направление, в котором двигаться, и, главное, разом привел в порядок ход моих мыслей, но ненадолго.

Идти по оставленному следу не представляло никаких затруднений. Две расчерканные ботинками широкие красные полосы пролегали от места убийства по освещенному проходу между шкафов и вели в самую его глубь, насколько хватало глаз. Похоже, Андрей сильно пострадал в схватке. По правую сторону кровавой лыжни и по ее середине, примерно на одном расстоянии, растекались по полу крупные сгустки начинающей запекаться бурой коркой крови, да и сам характер шагов свидетельствовал о том, что передвигался он с трудом, поочередно подволакивая обе ноги. Я гадал, как вообще подобное могло произойти. Почему Андрей вопреки оговоренному плану и здравому смыслу, проник в бомбоубежище, причем с одним только ножом, и устроил здесь черт-те что. Удивительно и то, что в подвале после случившегося так тихо. Неужели никто не слышал шума, а шумно было, надо полагать, будь здоров. Конечно, это по определению бомбоубежище, но все же странно, что наемник появился один внизу и что его до сих пор не хватились. Как вам это? Вот зараза! У меня заломило в затылке от напряженной работы извилин. Когда думаешь обо всем и сразу, такое случается. Зараза! Все! Шабаш!