Первое дело Аполлинарии Авиловой - [20]

Мой «Евгений» мягко оторвал от себя ее руки и потрепал по щеке:

— В другой раз, моя милая.

Но она не отставала:

— Тогда закажи мне шампанского!

Мне пришлось вмешаться:

— Лизка, зачем тебе эта кислятина? Ты же не пьешь шампанского! Давай я тебе водки куплю. А к молодому человеку не приставай, дай осмотреться. Не видишь, он тут впервые.

— Не надо ей водки, — раздался низкий звучный голос. — Напьется, буянить начнет.

В зале появилась мадам. Ее пышные телеса были укутаны в креп-жоржет цвета маренго, а страшный шрам на лице скрывала густая вуаль. Она прошла к небольшому диванчику, села, и тут же горничная в белой наколке поставила перед нею столик с разнообразной выпечкой.

Мы оба обернулись к ней и щелкнули каблуками.

— Вот, привел вам своего молодого приятеля, Евгения. Прошу любить и жаловать, — представил я Полину.

— И полюбим, и жаловаться не на что будет, — ответила она, приторно улыбаясь. — Сейчас с девушками познакомлю. Здесь не все, Любочка и Кончита сейчас спустятся. У них гости.

Она махнула рукой, и сидящие на диванах и пуфах ее подопечные оторвались от своих гостей и подарили нам ослепительные улыбки.

«Евгений» отошел от Мадам и оперся на крышку кабинетного рояля.

— Может, сыграете нам что-нибудь? — спросила худенькая блондинка с боа из перьев на шее.

— А что бы ты хотела?

Блондинка задумчиво посмотрела на потолок и прошептала:

— Что—нибудь романтичное.

Мой спутник открыл крышку, пробежался по клавишам и запел низким волнующим голосом:

Пара гнедых, запряженных с зарею,

Тощих, голодных и грустных на вид,

Вечно бредете вы мелкой рысцою,

Вечно куда-то ваш кучер спешит.

Были когда-то и вы рысаками,

И кучеров вы имели лихих,

Ваша хозяйка состарилась с вами,

Пара гнедых!

Полина пела о такой же дамочке из веселого дома, как и сидящие вкруг рояля девицы. Те слушали очень внимательно. А когда она дошла до слов «Старость, как ночь, вам и ей угрожает…» тут слушательницы отчаянно захлюпали носами, а Лизка—оторва зарыдала в голос, кляня судьбу

Песня смолкла.

— Браво! — донеслись возгласы. — Молодец! А можешь, еще?

Моего «Евгения» обступили, похлопывали по спине, и тут по внутренней лестнице спустились две девушки. Я не поверил своим глазам — одна была в форме институтки, в пелеринке и шляпке, из-под которой выбивались непокорные светлые локоны. Вторая — жгучая брюнетка в узком платье с низким декольте, выглядела как обычная кокотка. Брюнетка смотрела на нас пронзительными карими глазами.

— А вот и девочки! — фальшиво воскликнула мадам. — Подойдите сюда, познакомьтесь. Ах, как жаль, что вы не слышали прекрасный романс, который исполнил нам молодой человек. Я в восторге, полном восторге!

Произнося это, мадам вперила взгляд в Любочку, и та ответила ей еле заметным кивком. От «Евгения» не ускользнуло это движение, и он, беря быка за рога, быстро произнес:

— Можно пригласить вас, Люба?

Она посмотрела на него, чуть склонив головку, и, подойдя, взяла его под руку. Я заволновался.

— Евгений…

— Николай, не волнуйся. Это не тот случай, чтобы сопротивляться.

— Конечно, — хохотнула брюнетка, — оставь его. Пойдем лучше со мной. Я за стеночкой. И мне будет хорошо, и тебе спокойнее.

И она потащила меня за собой.

На этом, Алеша, я заканчиваю свое послание, так как о том, что последовало вслед за этим, писать не пристало, да и нет в этом занятии ничего нового.

Всех тебе благ, милый.

Николай.

* * *

Аполлинария Авилова, N-ск — Юлии Мироновой, Ливадия, Крым.

Уговорила я все же Николая на эту авантюру! Переоделась в мужской костюм, парик с короткими волосами, приклеила усики и вышла к изумленному штабс-капитану эдаким кавалером. Видела бы ты выражение его лица! Я с трудом удержалась от смеха.

Николай быстро пришел в себя, мы вышли на улицу, и первый же извозчик, которого удалось поймать, отвез нас к заведению.

Мы вошли в слабоосвещенную большую комнату. Посредине стоял кабинетный рояль, на стенах развешены фривольные гравюры Патена «Кавалер ловит блоху у дамы», «Сорванный поцелуй» и другие, которых я просто не разглядела.

Больше всего меня поразили запахи. Пахло пачулями, старой обивкой и пороком. Да-да, не удивляйся, у порока есть свой запах, как есть он у нищеты, старости и смерти. И женщины, сидевшие на честерфильдовских диванах, выглядели уставшими в резком свете ламп. Они были сильно накрашены, одеты в платья, подчеркивающие изгибы тела, и манили мужчин ненатуральной чувственностью.

Одна из них, по имени Люба, в институтской форме с пелеринкой, тут же привлекла мое внимание. Я подумала: уж не посещал ли ее Ефиманов? Почему она одета именно так? Вероятнее всего, это приказ хозяйки, на себе испытавшей, как притягательны невинные существа для сластолюбивых старцев.

Николай очень волновался за меня. Это было так трогательно наблюдать, как он пытался перетянуть внимание на свою персону. А когда я подошла к роялю и запела романс Апухтина, он озирался по сторонам, всматриваясь в лица. Разумеется, это была дерзкая выходка, но надо было каким-то образом почувствовать себя свободнее.

А дальше следовало заняться тем, зачем приходят в публичный дом. Не представляя себе, как буду выходить из этой двусмысленной ситуации, я подошла к «институтке», перекинулась с ней парой слов и, уже собираясь подняться к ней в комнату, была остановлена Николаем. Это просто смешно! Он так и не понял, что я занимаюсь делом, а не играю в бирюльки. Его со смехом отвлекла на себя полуобнаженная брюнетка, мой штабс-капитан как зачарованный поплелся за ней, и смятенные чувства полностью отражались на его честном лице.