Первобытный менталитет - [6]

Вместо того чтобы вообразить себя на месте первобытных людей, которых мы изучаем, и заставить их думать так, как, будучи на их месте, думали бы мы (что может привести всего-навсего к правдоподобным и чаще всего ложным предположениям), постараемся, напротив, поостеречься наших собственных мыслительных навыков и попробуем выявить таковые у первобытных людей путем анализа их коллективных представлений и связей, существующих между этими представлениями.

Поскольку признается, что ум первобытных людей направлен так же, как и наш, что он так же, как и наш, реагирует на получаемые впечатления, то также скрыто признается, что он должен бы так же, как и наш, размышлять и рассуждать над явлениями и существами данного мира. Однако наблюдатели констатируют, что в действительности он так не размышляет и не рассуждает. И вот для того, чтобы объяснить эту явную аномалию, они прибегают к нескольким гипотезам: говорят о лености и слабости ума первобытных людей, о путанице, детском неведении, тупости и т. д. Эти гипотезы недостаточно учитывают факты.

Оставим же в стороне этот постулат и займемся без предвзятости объективным изучением первобытного мышления как оно себя проявляет в институтах низших обществ или в коллективных представлениях, откуда берут свое начало эти институты. Тогда мыслительная деятельность первобытных людей больше не будет заранее интерпретироваться как рудиментарная форма нашей собственной, как инфантильная и почти что патологическая. Напротив, она предстанет нормальной в тех условиях, в которых она протекает, по-своему сложной и развитой. Не относя ее более к неподходящему ей типу, стараясь определить ее механизм исключительно в самих ее проявлениях, мы можем надеяться на то, что при описании и анализе не исказим ее.

Глава I Безразличие первобытного менталитета к выявлению естественных причин

I. Первобытный менталитет приписывает все происходящее мистическим и оккультным силам. II. Болезнь и смерть никогда не бывают «естественными». — Наблюдения в Австралии, Южной, Экваториальной, Западной и Восточной Африке. III. Несчастных случаев не бывает: несчастье всегда не случайно. IV. Как этот менталитет объясняет себе злодеяния крокодилов-колдунов. V. Как он интерпретирует все необычное.

I

Столкнувшись с тем, что его интересует, беспокоит или пугает, ум первобытного человека не следует тем же путем, что и наш, он немедленно направляется по другой дороге.

В нас присутствует постоянное чувство интеллектуальной уверенности; она столь прочна, что мы не представляем себе, что могло бы ее поколебать. Ведь если даже предположить внезапное появление какого-нибудь совершенно загадочного явления, причины которого нам поначалу абсолютно неясны, мы все же уверены в том, что наше незнание лишь временное, что вызвавшие это явление причины существуют и рано или поздно будут обнаружены. Таким образом, природа, в которой мы живем, так сказать, заранее интеллектуализируется. Она есть порядок, всему есть причина, и наш разум судит о ней и движется в ней. В нашей повседневной деятельности, вплоть до ее самых мелких проявлений, присутствует полная и спокойная уверенность в неизменности законов природы.

Умонастроение же первобытного человека существенно иное. Ему природа, в которой он живет, представляется совсем в другом виде. Все предметы и существа в ней вовлечены в сеть мистических сопричастностей и исключений, которые как раз и создают в природе связь и порядок. Следовательно, именно они и привлекают прежде всего внимание первобытного человека, и лишь на них его внимание останавливается. Если он заинтересован каким-нибудь явлением и если он не ограничивается, так сказать, пассивным и бездеятельным его восприятием, он тут же, словно под воздействием некоего мыслительного рефлекса, предположит какую-нибудь оккультную и невидимую силу, проявлением которой и стало данное явление.

«Каждый раз, когда случается что-то необычное, — говорит Нассау, — ум африканца считает это результатом колдовства. Не ища объяснения в том, что цивилизованные народы назвали бы естественными причинами, его мысль немедленно обращается к сверхъестественному. Действительно, сверхъестественное — это настолько постоянный фактор в его жизни, что он так же быстро и так же здраво объясняет им все происходящее, как и мы, когда мы обращаемся к известным нам природным силам»[1]. То же самое относительно «суеверий бечуанов» замечает преподобный Джон Филип: «Когда туземцы пребывают в состоянии неведения (то есть, до того времени, как их просветили миссионеры), все то, что им неизвестно и окутано тайной (для объяснения которой недостаточно простого восприятия), является объектом суеверного почитания; естественные причины им неизвестны, а их место занимает невидимое влияние»[2].

К такому же заключению привело Турнвальда наблюдение за мышлением туземцев Соломоновых островов: «В лучшем случае они никогда не идут дальше простой регистрации фактов. Чего нет абсолютно, в принципе, так это понимания глубокой причинной связи. Непонимание связи явлений — вот источник их страхов и суеверий»