Первобытный менталитет - [37]

.

Иезуиты в XVII в. высказывались на этот счет вполне определенно. «Они верят в то, что наша душа дает знать об этих естественных желаниях как посредством снов, так и словами; в случае выполнения этих желаний душа довольна, и наоборот, если не выполняют того, чего она желает, она гневается и не только не обеспечивает своему телу благополучия и счастья, которые она хотела ему дать, но часто восстает против тела и причиняет ему различные болезни и даже смерть… Исходя из этих ошибочных представлений, большинство гуронов очень внимательно относится к своим снам и к тому, чтобы дать своей душе все то, о чем она им объявила, когда они спали»[47]. Точно так же «они убежденно и непоколебимо верят, что если они не выполнили того, что им приснилось, то с ними всегда произойдет несчастье. Я даже заметил, что большинство этих варваров едва давали себе труд следовать своим снам, когда они были здоровы; однако как только у них обнаруживалось малейшее недомогание, они сразу оказывались убеждены, что нет более верного лекарства, чтобы вылечиться и спасти свою жизнь, чем сделать все то, что им приснилось»[48]. Однако, лишь при том условии, что болезнь — это не результат действий колдуна[49].

Последнее замечание отца-иезуита позволяет думать, что снами, которые надлежало безоговорочно «исполнить», были, как правило, сны больных или же такие сны, которые заставляли опасаться болезни. Имеющиеся в нашем распоряжении примеры чаще всего носят как раз такой характер. «Одной тяжело больной женщине в Оннонтаге приснилось, что ей нужно черное платье, чтобы излечиться. Однако поскольку жестокое избиение наших священников, которое совсем недавно учинили эти варвары, лишало их всякой надежды получить это платье от нас, они обратились к голландцам, и те за очень высокую цену продали им сутану несчастного отца Понсе, которую с него некоторое время назад сорвали анньенхронноны. Приписывая ей свое исцеление, эта женщина выражает желание хранить сутану всю свою жизнь… Прошлым летом одна женщина, не сумев найти в Квебеке французскую собаку, за которой она туда пришла, потому что один ее племянник видел ее во сне, совершила второе путешествие более чем в 400 лье сквозь снега, льды и по самым тяжелым дорогам для того, чтобы найти это животное, столь желанное там, куда его потом отправили»[50].

Случается, однако, что, хотя речь о болезни и не идет, сон все равно должен быть «приведен в исполнение». О многочисленных примерах такого рода сообщают сами иезуиты. Вот один из характерных. «Не так давно один человек из поселка Оиогоен увидел ночью во сне, как десять человек погрузились в замерзшую реку, войдя в нее через одну прорубь, а выйдя из другой. Проснувшись, он прежде всего устроил большой пир и пригласил на него десять своих друзей. Все они пришли и предались радости и развлечениям… Затем он рассказал им про свой сон, который, впрочем, их не удивил, поскольку в тот же час все десять вызвались его исполнить. Итак, пошли к реке, пробили лед и устроили две проруби на расстоянии пятнадцати шагов одна от другой. Ныряльщики разделись, и первый проложил путь остальным. Прыгнув в одну из прорубей, он благополучно вышел из другой; то же сделал и второй и остальные, до десятого, который расплатился за всех, так как не смог выбраться и бесславно погиб подо льдом»[51]. Для того чтобы побудить десять друзей этого индейца так рисковать жизнью, нужно было, чтобы сон выражал «желание души», которому нельзя было не подчиниться под страхом самых больших несчастий. Однако нам не сообщают, что этот индеец уже был болен.

Это замечание справедливо и в отношении тех снов, которые особенно интересуют миссионеров. Как и банту, о которых речь уже шла, индейцы решались обращаться в христианство лишь тогда, когда им снилось, что они это сделали, или, по крайней мере, когда во сне им давался такой совет. «Я совсем готов принять веру и стать христианином, хотя я и побаиваюсь, — так говорил нам один из этих несчастных невольников Сатаны, — потому что мой сон велел мне это сделать». И действительно, им ничто не кажется трудным, когда следует подчиниться сну»[52].

Здесь обнаруживается последняя трудность, на которую, по-видимому, отцы-иезуиты не обращали внимания. Что же такое, в самом деле, эта душа, дающая во сне знать о своих требованиях, желания которой — это приказы, и выполнить их следует любой ценой? Термин «душа» весьма расплывчат. Может ли он иметь один и тот же смысл в сознании иезуитов и в коллективных представлениях индейцев? Последние, как нам говорят, допускают существование по крайней мере двух «душ» у каждого человека. Одна очень похожа на некий жизненный принцип, и ее судьба следует за судьбой тела, другая же в течение жизни обитает в теле, но покидает его в момент смерти. Она существовала до тела и она переживает его. Между этой второй душой, гостьей тела, от которой зависит благополучие и сама жизнь человека во время его нынешнего существования, и опекающим его духом (génie tutélaire), его ангелом-хранителем, его личным ту god, по выражению Powell’a, его защитником, или его индивидуальным тотемом существует сопричастность, которую наблюдателям никогда не удавалось прояснить и которая, без сомнения, и не должна стать ясной. Эта тесная сопричастность, возможно, не доходит до слияния, до идентичности двух существ