Первичный крик - [48]

Позвольте мне все же сказать, что пациент, окончивший курс лечения не превращается в экстатическую или «счастливую» личность. Счастье не является целью первичной терапии.

Пациенты, закончившие курс лечения, тем не менее, продолжают испытывать боль и печаль, так как в их подсознательной памяти остается множество неосознанных травм и обид. Поэтому после лечения они сохранят способность чувствовать себя несчастными, но как сказал один из пациентов: «По крайней мере — это настоящее несчастье, и есть надежда, что оно когда‑нибудь закончится».

Выздоровление совсем не обязательно означает появление иных интересов; многие пациенты находят, что теперь они могут заниматься теми же любимыми делами, что и раньше, но испытывая при этом совершенно иные чувства. Быть «здоровым» означает чувствовать то, что происходит «сейчас». Больные четко определяют момент, когда обретают способность к полному чувству, так как у них исчезает остаточное напряжение, и они чувствуют себя умиротворенными и расслабленными. Ничто не может вызвать у них напряжения. Какие‑то события могут опечалить и расстроить их, но расстройство и печаль — это не напряжение.

Не имеет значения, сколько первичных состояний пережил больной, если в его душе остаются блокированные чувства; эти чувства будут проявляться символически вечно, до тех пор, пока не будут пережиты и разрешены.

Один пациент, вернувшийся в колледж после окончания курса лечения, вдруг обнаружил, что перестал понимать суть лекций. Он начал поступать и мыслить совершенно глупо, не понимая простейших вещей, сказанных преподавателями. Он явился в группу и сообщил, что преподаватель посмеялся над ним зато, что он не понял какой‑то пустяк в экзаменационном билете. Погрузившись в чувство, больной вдруг произнес: «Папа, объясни мне это. Ну не спеши, объясни, пожалуйста!» Оказалось, что отец этого больного постоянно высмеивал его, если он не понимал чего‑то на лету. Пациент прилагал все усилия, чтобы мгновенно понимать отца, доставляя тому удовольствие и избавляясь от обиды.

Это было очень простое чувство, но нагруженное весьма интенсивным воздействием. Боль заключалась в ощущении себя тупицей и глупцом, и прикрывалась стремлением все схватить налету. Когда прошло три месяца первичной терапии, за

щита, выражавшаяся в быстром схватывании сведений, была снята, и пациент начал действовать глупо. Глупость словно говорила: «Объясни мне это». Больной поступал неразумно и глупо до тех пор, пока не прочувствовал источник своей внезапной тупости.

Обсуждение

Я полагаю, что единственный способ полностью устранить невроз — это принуждение и насилие: принуждение силой годами спрессованных чувств и отринутых потребностей; насилие требуется для выкручивания этих чувств и освобождения их от оков нереальных систем защиты.

Также как невроз возникает в результате процесса постепенного отключения личности от чувства, так и процесс выздоровления предусматривает постепенность изменений. Поскольку первичная боль не даст пациенту в один миг войти в состояние первичного чувства, постольку оно должно ощущаться не сразу и постепенно. До того, как больной ощутит подлинное чувство, он будет, скорее всего, продолжать свое невротическое символическое лицедейство.

Первичную терапию можно считать вывернутым наизнанку или развивающимся в противоположном направлении неврозом. В душе маленького ребенка каждый день, травма за травмой все в большей и большей степени отключают личность от истинных чувств и так продолжается до тех пор, пока ребенок не становится невротиком. В ходе первичной терапии пациент переживает все эти травмы в обратном порядке до тех пор, пока не избавляется от невроза и не выздоравливает. Одна травма не может вызвать развитие невроза, и один сеанс первичной терапии не может сделать невротика здоровым. Только накопление обид, травм и чувства боли, в конце концов, приводят к переходу количества в новое качество — либо к болезни, либо к выздоровлению от нее. Я уверен, что процесс улучшения неизбежен при проведении первичной психотерапии, пока пациент получает лечение. Как только снимаются главные системы защиты, у пациента не остается иного выхода,

кроме улучшения. Эта неизбежность аналогична неизбежности развития невроза у маленького ребенка, который постоянно находится в условиях травматического подавления личности. Его невроз — последнее укрытие, в котором он прячет свое реальное «я», и выстроенная долговременная оборона, являются неизбежным следствием. Если вывести ребенка из травматического окружения до того, как произошло расщепление сознания, то серьезного невроза, скорее всего, удастся избежать. Если, аналогично, вывести больного из лечебного окружения до устранения расщепления, то в этом случае восстановление здоровья не гарантируется.

Но почему ранний невроз не проходит под влиянием любящих родителей и заботливых учителей? У многих пациентов в подростковом возрасте появились мачехи и отчимы, с которыми складывались прекрасные отношения, приемные родители очень любили детей, но, тем не менее, этим пациентам позже все равно пришлось обращаться за помощью. Даже самым добрым и любящим приемным родителям никогда не удавалось излечить своих новых детей от заикания, тиков, аллергии и т. д. Логопедам не удается устранить расстройства речи. После того, как пациенты покидают родительский дом, встречают замечательных друзей и подруг, у них все равно остается напряжение и хронические болезни (например, псориаз, который, кстати говоря, зачастую проходит на фоне первичной терапии). Если бы доброта, любовь и неподдельный интерес могли вылечить невроз, то неужели это не удалось бы внимательному профессиональному психотерапевту — но, как ни печально, я все же думаю, что дело вовсе не в этом.