Первая зорька - [20]
Баламут не ошибся. Утро пришло на редкость ясное, радостное. Туман растворился и осел на прибрежных зарослях. В залитом солнцем лесу закричали и запели птицы, запорхали мотыльки, загудели комары и мошкара. Баламут достал из мешка хлеб, бурачок с квасом. Начал запивать да закусывать. И вдруг видит: на чистинку вышел медведь, побрел к водичке. Афоня в замешательстве бросил бурачок, схватился за берданку. А бурачок-то опрокинулся, квас вылился и побежал вниз.
Медведь остановился, оглядел место, куда стекал квас, а затем поднял морду вверх и увидел человека. Баламут торопливо навел ружье в широкий лоб хищника и выстрелил. Тот грохнулся на спину, но тут же встал и побежал в лес. Афоня еще раз выстрелил. Руки его дрожали, кончики длинных усов обвисли, как у сечевого запорожца.
— Убежал! Язви его… Вот он какой, медведь-то.
Он спустился с лабаза, осмотрел следы. Примятые папоротники и черничники были в крови.
— Попало! Следить теперь надо, — сказал себе охотник с довольной улыбкой.
Баламут сходил домой за собакой. Рыжик у него был злобный, ушки острые, хвост колечком. Он хорошо искал белок и куниц, но, как и хозяин, с медведем еще дел не имел. Обнюхав траву и лизнув медвежью кровь, собака заворчала, вскинула шерсть на загривке, потянула хозяина за веревку по следу.
Так они и шли. Но Рыжик все напористее рвался вперед, скулил, бился на веревке. Тогда Афоня отвязал его, и тот сразу убежал в лес.
В полкилометре от Пронина озерка вытекал ключ. Охотник знал это место, — не раз стрелял там в ольховниках рябчиков, и был уверен, что сюда направится хищник.
Тяжелые раны жгли медведя. Он напился и, забравшись в крепкую чащу, залег. Услышав собачий лай, медведь вышел из чащи и хотел было бежать. Баламут выстрелил, но опять только ранил косолапого.
Озлобленный медведь бросился на охотника. Рыжик вцепился в его заднюю лапу, тот обернулся и, отшвырнув собаку, снова накинулся на Афоню. Но охотник уже успел перезарядить берданку.
…К вечеру Баламут пришел домой. Своей необычной охотой, так же, как и своим: «Не согласен!», он «взбаламутил» все село.
В ЛИСТВЕННИЦАХ
Как-то пришлось мне жить в лесу, где была хорошая охота на глухарей. Утром и вечером они слетались для кормежки на лиственницы. Закисшая от октябрьских заморозков хвоя привлекала птицу.
Идешь, бывало, по лесу и радуешься… Свежий воздух бодрит, под ногами мягкие мхи. Взглянешь: направо — червонным золотом горят трепетные листья осин и берез, а среди них кроваво-красные кусты рябины; налево — не налюбуешься на могучую рать прямоствольных сосен и лиственниц с пестрым подлеском. Так хорошо кругом, так сказочно вплела осень эти цветистые узоры в уральский лес!
Прислушаешься, ухо поймает то далекий, мелодичный посвист рябчика, то монотонную долбежку дятла да писк длиннохвостых синиц.
Но не торопись, послушай еще! Вот с далекой елани доносится мощный и грозный рев:
— Гау! Гау! Гау!
Что это за страшный зверь? Да это же козел-рогач, наша безобидная красавица косуля!
Уже хочешь идти, как совсем рядом раздается шелест коготков и резкое:
— Цок! Цок! Цока цок!
То подбежавшая белка испугалась тебя и бросилась на дерево. Вон она, как искусный акробат, уже раскачивается на ветке! Спинка серая, зимняя, но кисточки на ушах еще не распушились, и шейка тонкая линяет…
Бесшумно идешь дальше, зорко вглядываешься в лиственницы со слегка пожелтевшей хвоей и замечаешь глухаря. Он вышел на боковой сучок и стал срывать корм. Расстояние — метров семьдесят. Что значат они, когда из винтовки «Франкотки» на сто метров пули без промаха укладываются в «яблочко»?
Встаешь на колено и, прислонившись слегка левым боком к сосне, прицеливаешься. Но… опускаешь винтовку, еще смотришь на лесного красавца. А тот уже насторожился, вытянул шею.
— Кво! Кво!
Пора! Резкий щелчок винтовочного выстрела, и птица, сбивая хвою, грузно валится в порыжевшие осенние папоротники. Сколько радости, удовлетворенной охотничьей страсти! Подбежишь, поднимешь глухаря за шею и любуешься на красные надбровья, широкую сизую грудь и пушистые рябоватые перья на «штанишках»!
Был со мной один случай… Моя централка тогда находилась в ремонте. Ходил в лес только с винтовкой. Но стрельба пулей не всегда устраивает. Влет птицу, например, не сшибешь. А у моего товарища, Георгия Петровича, лежала хорошая двустволка пражской фирмы «Новотный». Принадлежала она его тестю-инженеру, который изредка приезжал поохотиться на козлов и глухарей.
Уважил мою просьбу Георгий Петрович, но пошутил:
— Ты теперь, Андреич, с двумя-то ружьями, на донкихотского оруженосца смахиваешь. Бери, только дичь — пополам!
Вечерком поднялся на гору за «Максимовой курьей», где росли вековые лиственницы. Тут и начались страдания…
Ходить тихо в лесу с двумя ружьями вообще нелегко. То одно за куст стволом зацепится, то другое. А тут еще забота — которое же в руках наготове держать? Решил, что винтовку, рассчитанную на дальние выстрелы по сидячей птице, использовать всегда успею, а централку — нет. И я закинул винтовку за плечи и пошел с двустволкой в руках.
Только вышел на полянку… прямо, на дальней лиственнице, сидит копалуха
