Первая волна мирового финансового кризиса - [39]

Однако концепция рефлексивности предполагает наличие манипулятивной функции (ранее я называл ее функцией участия — participating function), в соответствии с которой политическая деятельность может достаточно успешно ис­пользоваться для манипулирования реальностью. Почему же тогда политики должны отдавать приоритет не манипу­лятивной, а когнитивной функции? Такой приоритет может быть важен для ученого, изучающего социальные процессы с целью накопления знания, а не для политика, стремящего­ся выиграть следующие выборы и сохранить власть.

Придя к этой мысли, я пересмотрел, хотя и не полностью, концепцию открытого общества, позаимствованную у Кар­ла Поппера. Я также убедился в том, что созданная мной концептуальная оболочка была не просто предметом лич­ного пристрастия, а объективной ценностью. Теории реф­лексивности и подверженности ошибкам содействуют луч­шему пониманию не в силу новизны или оригинальности, а потому, что позволяют выявить и опровергнуть широко распространенные ошибочные представления. Одно из та­ких ошибочных представлений — так называемая ошибка Просвещения (Enlightenment Fallacy), согласно которой раз­умная деятельность должна быть направлена на создание знания. По моему мнению, такое предположение ошибоч­но, потому что оно игнорирует наличие манипулятивной функции. Я на собственном опыте убедился в том, насколь­ко укоренились традиции эпохи Просвещения. В качестве приверженца идеи открытого общества я продолжал сле­довать ошибке Просвещения, хотя при разработке теории рефлексивности в полной мере осознал важность манипу­лятивной функции.

Это заключение уничтожило все сомнения относительно объективной ценности моей философии. А затем наступил финансовый кризис, внесший беспорядок в финансовые системы и поставивший под угрозу всю экономику. Кри­зис служит хорошей демонстрацией того, как много вреда могут принести ошибочные предположения. Теория реф­лексивности предлагает реальную альтернативу парадигме, превалирующей в настоящее время. Если теория рефлек­сивности верна, это значит, что вера в стремление финансо­вых рынков к равновесию является ложной, и наоборот.

Теперь я полностью убежден в том, что моя концепция заслуживает внимания, и представляю ее публике. Я осве­домлен о различных недостатках моих прежних представ­лений и надеюсь, что преодолел их. Я верю, что усилия чи­тателей по осознанию моей концепции будут оправданны. Нет смысла лишний раз останавливаться на том, как это меня радует. Мне повезло, что я смог заработать много денег и разумно их потратить. Однако я всегда хотел быть фило­софом и, возможно, когда-нибудь им стану. Чего еще можно просить от жизни?

Глава 3 Теория рефлексивности

Некоторые читатели могут посчитать эту главу трудной для восприятия. Те же, кто больше заинтересован в рассказе о финансовых рынках, могут пропустить ее или вернуться к ней позднее, если сочтут мою версию нынешней ситуации убедительной. С моей авторской точки зрения, изучение этой главы необходимо — и гораздо более важно, чем моя интерпретация сегодняшнего финансового кризиса.

Подверженность ошибкам

Я разрабатывал мою философию на протяжении многих лет и сейчас должен сказать несколько слов о проблемах, с которыми сталкивался, а также о заключениях, к которым пришел.

Выше я не говорил достаточно четко о наличии связи между подверженностью ошибкам и рефлексивностью. Люди — это участники, а не наблюдатели, и получаемо­го ими знания недостаточно для того, чтобы эффективно управлять их действиями. Они не могут основывать свое решение на одном лишь знании. И это состояние я называю «подверженность ошибкам». Если бы не было подверженно­сти ошибкам, то не было бы и рефлексивности: если бы люди могли основывать свои действия на знании, то элемент нео­пределенности, характеризующий рефлексивные ситуации, попросту бы не существовал — однако подверженность ошибкам относится не только к рефлексивным ситуациям. Другими словами, подверженность ошибкам — более об­щий случай, а рефлексивность — частное проявление.

Понимание людей стабильно несовершенно, так как они являются частью реальности, а часть не в состоянии понять целое. Называя наше понимание несовершенным, я имею в виду, что оно неполное и во многом искаженное. Человече­ский мозг не может воспринимать реальность напрямую, он делает это через получаемую из мира информацию. Способ­ность мозга перерабатывать информацию ограниченна, в то время как объем информации практически безграничен. Мозг вынужден ограничивать поток входящей информа­ции с помощью различных техник: обобщений, упрощений, метафор, привычек, ритуалов и так далее. Все эти техники искажают информацию, а следовательно, еще сильнее иска­жают реальность и усложняют задачу ее понимания.

Для того чтобы получить знание, требуется отделить мысли от объекта размышления: факты должны быть неза­висимы от относящихся к ним заявлений. Такую операцию крайне сложно произвести, если вы сами являетесь частью того, что пытаетесь понять. Необходимо занять позицию отстраненного наблюдателя. И хотя человеческий мозг спо­собен проделать фантастическую работу для того, чтобы достичь такого состояния, он не в силах перестать быть ча­стью ситуации, которую старается понять.