Первая спецслужба России. Тайная канцелярия Петра I и ее преемники. 1718–1825 - [9]

С этого года стартуют уже массовые опричные процессы и казни: дело о новгородской измене, казни в Москве на Поганой Луже, большое дело об измене в руководстве русским войском с казнью талантливого полководца Воротынского, массовое убийство польских пленных при личном участии в кровавой оргии царя, убийства для развлечения на пирах. В 1570–1572 годах опричники гуляли по стране, опустошая целые области.

В верхах власти постепенные волны репрессий уничтожили практически все окружение Ивана Грозного в первый до-опричный период его царствования. Убиты фактически все первые лица в государстве: Адашев, Оболенский, Висковатый, Вяземский, Воротынский, Старицкий, Шереметев, Яковлев. Не избежала террора и церковная элита страны: после убийства опричниками митрополита Филиппа Колычева репрессиям подвергли его родню и его сторонников в православной церкви. Ведущий воевода и военачальник царского войска князь Андрей Курбский прямо с театра военных действий в Ливонии бежал от неминуемой казни через границу в Европу, став первым в российской истории невозвращенцем такого ранга по политическим мотивам и из эмиграции обличая царя-деспота в неуемных жестокостях. В известной переписке Курбского из эмиграции с Иваном в Москве есть и немало мест, касающихся действий опричников, которых князь-эмигрант именовал «кромешниками» (людьми тьмы). В том числе и такие: «Царю, некогда светлому, от Бога прославленному, ныне же по грехам нашим огорченному адскою злобою в сердце, прокаженному в совести, тирану беспримерному, внимай! Вымышляя клевету, ты верных называешь изменниками, христиан чародеями, свет тьмою и сладкое горьким!» Царь на это отвечал пространными посланиями Курбскому, где рефреном повторяется одна главная мысль: «Бесстыдная ложь, что говоришь ты о наших мнимых жестокостях» — традиция отрицать до последнего перед заграницей внутренние жестокости сыска в России появилась с первых же лет существования первых прообразов политической полиции. Только в более поздних письмах царя Курбскому, когда правду о размахе опричных репрессий в России перед Европой скрывать было уже бессмысленно, Иван косвенно признал: «Ведаю свои беззакония, но спасет меня милосердие Божие», а затем пускался в демагогические оправдания своего террора в стране рассуждениями на библейские темы. В итоге Курбскому бессмысленные заочные прения с тираном надоели, он предрек расплату всему царскому роду и написал печально: «Засим кладу перст на уста, изумляюсь и плачу».

Кроме письменных посланий из Москвы на обвинения Курбского, царь ответил и новой волной еще более жестоких чисток в стране. В отместку опричниками убиты все слуги Курбского, а также его жена и малолетний сын, которых лично задушил один из главных опричников Федор Басманов. Доставивший Ивану Грозному из-за границы письма Курбского его слуга Василий Шибанов брошен по приказу царя в застенок и подвергнут опричниками пыткам. Репрессированы родственники талантливого полководца воеводы Воротынского, в 1572 году отогнавшего на Оке подошедших к Москве крымских татар, но уже через год казненного опричниками по надуманному обвинению в измене. Только по делу боярина Федорова, обвиненного опричниками в колдовстве, вместе с ним в считаные дни уничтожено почти полтысячи родственников и слуг.

Кстати, еще до создания опричнины и политической эмиграции Курбского в Литву было пресечено несколько попыток такого бегства через литовскую границу по политическим мотивам. Но изобличенные в таких умыслах князья Бельский, Ростовский, Курятьев до бегства Курбского и создания в 1565 году опричнины отделывались опалой от царя и ссылкой в провинцию. Дядя матери самого Ивана Грозного Михаил Глинский перебегал между Литвой и Московией несколько раз, при последней попытке уехать в Литву арестован, но не просто отделался внушением, а вскоре даже породнился с правящей династией Рюриковичей через брак племянницы с отцом Ивана Василием III. Само учреждение ордена опричников пересмотрело и взгляды на политические преступления, и наказания за них. Пытавшийся последовать примеру Курбского, но схваченный стражей на литовской границе князь Петр Оболенский привезен опричниками в Москву и немедленно жестоко казнен. Находившийся к-тому времени еще в ссылке за умысел такого побега смоленский воевода князь Курятьев также задним числом приговорен к смерти и задушен опричниками, не ведавшими современного принципа о том, что закон обратной силы не имеет. Тем не менее, само создание опричнины только подстегнуло бегство из страны, где начался такой широкий политический террор власти. В числе сбежавших в Польшу был и известный всем со школы наш русский первопечатник Иван Федоров, чей памятник стоит в Москве напротив «Детского мира». В школе нам о его политической эмиграции предпочитали не говорить, а он, по одной из версий, бежал как раз в годы опричного террора от преследований московской власти и церкви, свои главные книги на кириллице и на латинице он напечатал в польском тогда Львове под защитой польского гетмана Ходкевича, здесь во Львове наш первопечатник-эмигрант и похоронен.