Первая спецслужба России. Тайная канцелярия Петра I и ее преемники. 1718–1825 - [21]

При этом переоценивать значение Преображенского приказа при Петре не стоит, полноценной спецслужбой он не являлся, и его роль в государственных делах была ограничена. И сам приказ, и его руководитель князь Ромодановский были обычными орудиями в руках самодержца Петра Алексеевича Романова. Несмотря на милости, которыми император периодически осыпал своего собрата по реформам и веселым пирушкам, битвам с русским Бахусом «Ивашкой Хмельницким», Ромодановский фактически был просто слугой императора и послушно исполнял его волю. Исполнял с яростью и свирепостью, присущими характеру князя-кесаря Ромодановского. В воспоминаниях современников он остался мрачным и нелюдимым садистом, к концу жизни сломленным хроническим алкоголизмом до полного душевного распада, который «весел только в тот день, когда крови изопьет». Один из деятелей Петровской эпохи, князь Куракин, оставил такую характеристику Ромодановского для истории: «Собою видом как монстра, нравом — злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян все дни» — и с различными вариациями такое описание повторяется почти у всех современников Федора Юрьевича, знавших его лично. Все отмечают его очень своеобразный юмор в моменты веселья после испития крови. Веселился Ромодановский, осыпаемый императором дарами и новыми званиями, очень своеобразно. Если не считать его веселия в застенке, то и на пирах в своем роскошном московском дворце на Мясницкой улице Ромодановский любил пугать хмельных гостей внезапно появлявшимся ручным медведем, совсем как пушкинский помещик-самодур Троекуров.

При этом же современники отмечают и безмерную преданность Ромодановского царю Петру до самых последних дней этого «преображенского министра сыска». Петр часто давал Ромодановскому почетные титулы, назначил его князь-кесарем, затем «королем Пресбурга» в своем потешном минигороде Пресбурге на берегу Яузы, а с основанием российского флота даже дал Ромодановскому звание адмирала, хотя глава его тайного сыска никакого отношения к флотским делам не имел. Когда Сталин перед арестом и казнью отправил своего Ромодановского по фамилии Ежов недолго поруководить речным флотом, это была еще более жестокая шутка диктатора. Ромодановский, в отличие от Ежова, с адмиральским званием благополучно дожил до своей смерти естественным путем.

При этом грозный для всей империи глава политического сыска и один из главных сановников петровской империи оставался обычным холопом своенравного императора Петра Алексеевича. Во всем известной анекдотической, но подтверждаемой историческими фактами истории о том, как насаждавший европейские порядки и нравы Петр остриг лично длинные бороды некоторым своим приближенным, Ромодановский был первым таким обритым царем вельможей. Однажды царь прилюдно набросился на Ромодановского за то, что под его личным руководством был убит под чрезмерной пыткой участник очередного стрелецкого заговора Ошихлин, Петр решил, что важного свидетеля убили сознательно, дабы скрыть истинных инициаторов заговора. Как и многим Другим любимцам и ближайшим сподвижникам буйного царя всесильному в стенах своего мрачного приказа Ромодановскому в этой ситуации пришлось так же проворно уворачиваться от палки взбешенного господина. По воспоминаниям Голикова, написавшего первые исторические мемуары о царстве Петра I, почти все самые высокие сановники петровской империи были знакомы с дубинкой и кулаками жестокого и своенравного императора. Когда же Петр в последние годы царствования частенько болел или страдал от очередного приступа похмелья, колотить своей дубиной приближенных он приказывал своему адъютанту капитану Синявину. Во время одного из «сражений с Бахусом» царь набросился на своего любимца и воспитателя с детских лет Никиту Зотова, старого алкоголика и князь-папу шутовского «Всепьянейшего собора». Ромодановский попытался в надежде на свой авторитет в глазах царя того утихомирить, но сам получил от обезумевшего Петра удар шпагой по руке, лишившись половины пальца. Так что современные главы тайных служб не должны завидовать своим предшественникам из далекого прошлого, те были такие же рабы деспотичных государей, как и иные подданные.

Да и то, что Петр в письмах именовал иногда Ромодановского «Его Величество», себя смиренно называя его рабом, «холопом короля Прешбурга Петрушкой Алексеевым», говорит только о своеобразном жестоком юморе Петра Алексеевича, и больше ни о чем. Ведь этот смиренный раб колотил своего якобы господина дубинкой в минуты плохого настроения. И в тех же письмах из своих заграничных вояжей «холоп Петрушка» строго вопрошает «господина», почему тот пьет в Москве без меры, зачем «воюет с Ивашкой Хмельницким», забросив государственные дела. А «господин» и «король Пресбурга» в ответах испуганно оправдывается, что пьет мало и весь в делах царства, оправдывается в своей манере тем, что «каждый день в крови», то есть вовсю руководит работой преображенского сыска. Такая манера притворно самоуничижаться вообще была свойственна Петру Алексеевичу Романову: записать себя простым барабанщиком в роту гвардейцев, быть «плотником Петром» в своем посольстве за границу, приказать накрыть себе на чьей-то свадьбе за столом с прислугой, быть в походе на Нарву в своем войске «рядовым бомбардиром Петром». Все эти причуды, тут же выливавшиеся в очередные жестокие забавы, никого, включая Ромодановского, в иллюзии относительно их прямой зависимости от воли царя не вводили. Иван Грозный тоже напоказ самоуничижался перед коронованной марионеткой Семеоном Бекбулатовичем, именуя себя «Иванцом Московским», а потом вернулся в Кремль и устроил всей стране опричный террор на много лет.