Первая спецслужба России. Тайная канцелярия Петра I и ее преемники. 1718–1825 - [13]

Конечно же опричнина никак не может считаться первой российской спецслужбой. Это только первый ее проект, причем не долговечный, между опричниной и тем же Третьим отделением или даже петровской Тайной канцелярией разница такая же, как между неандертальцем и современным гомо сапиенс. Ее особенность в том, что впервые со времени создания в России на основе Московского царства сильного и централизованного государства молодая самодержавная власть задумалась о необходимости создания отдельного органа для обеспечения своей государственной безопасности. То есть о необходимости оберегать не только лично царя, ведь институт дворцовой стражи и царских телохранителей (рынд или гридников) имелся еще со времен Киевской Руси, а об обеспечении безопасности страны и существующего в ней правящего режима в целом.

Историки до сих пор спорят о предназначении самого института опричнины в российской истории. Даже такой мэтр, как В.О. Ключевский, в различных местах своих работ именует опричников то личной охраной царя, то ивановской гвардией, то специальным его орудием в борьбе с боярским засильем, скатившимся затем к бессистемному террору. И в целом в истории оценка феномена опричнины колеблется очень широко. От приниженного значения этого института в роли шайки головорезов на царской службе, подобных восточным башибузукам или европейским кондотьерам, до сложной реформы всего Российского царства с разделом его на «опричную» и «земскую» части.

Чем же была опричнина в нашей истории? На мой взгляд, это все же первый и экзотический с высоты прожитых веков черновой эксперимент создания спецслужбы в России. При всех метлах, собачьих головах и пролитых реках крови, это все же первая и достаточно наивная попытка создать в стране орган госбезопасности. Просто она так же похожа на современные спецслужбы, как средневековая деревянная арба на «мерседес» последней модели, но ведь путь к «мерседесам» начинался именно с таких телег. При всех особенностях этого эксперимента Ивана Грозного, к жизни его вдохновила историческая необходимость создать орган для обеспечения государственной безопасности в молодом тогда Российском царстве.

Первый эксперимент с воплощением таких мыслей на практике с учетом тогдашней ситуации и личности его архитектора, царя Ивана Грозного, и дал такой спорный продукт, как опричнина. О нем еще долго будут спорить историки разных школ. От апологетов Ивана IV, как вынужденно допустившего жестокость во благо сильной державы мудрого государственника, до его либеральных обличителей, видевших в нем абсолютное и бессистемное воплощение векового российского варварства, которые словами поэта-либерала Александра Галича через ивановскую опричнину выносят приговор всей эпохе российской державности:

Мы, Иваны Четвертые,

Место лобное в мыле.

Только злой и уродливый,

Рот беззубый раззиня,

Плакал в церкви юродивый,

Что пропала Россия.

Эх, Россия, Россия!

Ни венца, ни спасенья!

И все равно раз за разом новые поколения государственников или ура-патриотов будут находить опричнине разумное историческое объяснение, а то и оправдывать ее, даже ставя в заслугу централизаторской политике сильной власти в России Ивана Грозного. Не случайно в XX веке очередной всплеск положительных откликов в адрес этого царя и его правления пришелся на годы власти Сталина в Советском Союзе, который буквально требовал от деятелей искусств создания положительного образа Грозного в литературе и кинематографе. Сталин и к самому феномену опричнины поэтому относился положительно, видя в нем не только инструмент в руках средневекового своего предшественника по искоренению политической оппозиции, но и руководство к подобным действиям в своей практике. Накануне войны он в беседе с писателем Алексеем Николаевичем Толстым, уже имевшим опыт написания понравившегося Сталину эпоса о Петре I, настойчиво предлагал тому создать большой роман об Иване Грозном и его эпохе с позиций положительного прочтения его образа. И отдельно Сталин просил А.Н. Толстого дать позитивную оценку опричнине, чтобы прекратить пересуды дореволюционных историков об ужасах этого явления. При этом Сталин с привычным большевистским ханжеством давал Толстому настойчивый совет «не касаться вопроса знаменитого женолюбия Ивана» и вообще по возможности обойти эту тему в будущем произведении. Написать заказанную вождем партии книгу Алексей Толстой, впрочем, так и не успел, но этот «положительно-оправдательный крен» в оценке дел Ивана Грозного, включая историческое оправдание его опричников, сохранялся в советской истории и в дальнейшем, и сейчас у этого направления политической мысли достаточно сторонников.

Опричный террор и сам институт розыскного и карательного войска во времена Ивана Грозного еще не был спецслужбой, способной переходить по наследству от монарха к монарху. Поэтому опричнина так и осталась разовым оружием в руках создавшего ее «грозного царя». Но зароненное семя идеи создать особый институт по государственному надзору за обществом и искоренению в нем крамолы дало побеги уже в следующем веке при одном из первых Романовых — царе Алексее Михайловиче.