Первая любовь - [6]
Скорей в толпу, не думая, а там Пусть будь что будет; подождать немного, Пусть не идет за нею по пятам, Она сама найдет потом дорогу.
Бежать, но раньше хоть одним глазком Увидеть, что приехал в самом деле, А если нет - глаза зажать платком, И звать опять, и ждать еще неделю.
6 Не может быть. Он обежал вокзал. Он грудью бился в запертые двери. Она придет - да кто тебе сказал? Уже поняв, но все еще не веря, Бежал, бежал, как белка в колесе, По этому грохочущему аду, Где были все, кого не надо, все, Все, кроме той, которую нам надо,
Чего все это стоило ему Он понял, лишь домой к себе приехав. Десятки книг, не нужных никому, Забытых стен нетопленное эхо.
И никого. Пустой и длинный день. Бывает одиночество такое, Что хочется хоть собственную тень Потрогать молча на стене рукою.
Мальчишка плачет, если он побит, Он маленький, он слез еще не прячет. Большой мужчина плачет от обид. Не дай вам бог увидеть, как он плачет.
Он плачет горлом. Он едва-едва С трудом и болью разжимает губы, Он говорит ей грубые слова, Которых не позволил никому бы.
Он говорит ей - милой, дорогой Слова сухие, как обрезки жести, Такие, за которые другой Им был бы, кажется, убит на месте.
Не скинув шубки, двери не закрыв И не отерши ноги на пороге, Она к нему вбежала, как порыв Не жданной им и ветреной тревоги.
Так в комнату к нам входят только раз, Чтоб или в ней остаться вместе с нами, Или, простившись с этими стенами, Надолго в них одних оставить нас.
Что можем мы заранее узнать? Любовь пройдет вблизи. И нету силы Ни привести ее, ни прочь прогнать, Ни попросить, чтоб дольше погостила.
Он шаг ее услышал за стеною, Но, не поверив, что пришла она, На всякий случай стал к дверям спиною, Касаясь лбом замерзшего окна.
Она швырнула на пол рукавицы, Чтоб он не слышал, туфли с ног сняла, На цыпочках пройдя по половице, Его за шею сзади обняла.
И только здесь, услышав шорох платья И рук ее почувствовав тепло, Он в первый раз поверил, что пришло Его простое, будничное счастье,
То самое, которого, не плача, Не жалуясь, мы долго ждать должны. Нам без него нерадостны удачи, Труды скучны, победы не нужны.
Ему осталось только потесниться, Обнять ее, своим теплом согреть, От слез, от снега мокрые ресницы Рукою неуклюже отереть.
* Третья глава * 1 Лишить бы нас печального пристрастья Вновь приезжать на старые места, Как был бы рад из памяти украсть я Ту комнату, которая не та, Давно не та,- другими нанята И все-таки, назло тебе, похожа, Похожа так, что вдруг мороз по коже, Когда пройдешь на память этот дом И лампу под зеленым колпаком, Теперь под желтым. Почему под желтым? Всего семь лет, как из дому ушел ты, И вот они уж рады - кверху дном.
Ты будешь проходить здесь только днем, Чтоб не встречать все эти перемены: Зачем-то перекрашенные стены, Дешевых люстр стеклянные подвески И толстые чужие занавески, Которых мы не покупали с ней. Я этот дом пройду, закрыв глаза, Я попрошу, раз иначе нельзя, Играющих на улице детей, Скажу, что слеп. Вдвоем с поводырем, Зажмурясь, я пройду проклятый дом.
Мальчишка-поводырь мне за гроши Солжет, что здесь не та земля и небо, И сослепу, не встретив ни души, Поверю сам, что я тут прежде не был.
Я заплачу, чтоб день прожить незрячим. А память? Жаль, что не заткнешь ей рта. Полжизни уписав на пол-листа, Мы память сложим вчетверо и спрячем.
На что нам память? Сдать бы напрокат, Чтоб, как большие черные рояли, В чужих квартирах памяти стояли. Пускай в них барабанят наугад,
Пусть, сев, как втрое сломанная палка, Там будет гаммы девочка играть, Чужую память никому не жалко, И даже лень настройщика позвать.
Какие только мысли не взбредут В бессонницу, когда мы подъезжаем, И проводник уже стучится с чаем, И три соседа нехотя встают,
А ты упорно смотришь за окно, Как будто правда кто-то может встретить... - Вы здесь бывали? - Да, бывал.- Давно? - Семь лет назад.- Что ж им еще ответить?
Вы никогда не думали, что вдруг Уйдем - и нет ни тумб, ни крыш, ни ставен. Вернемся: ловкое движенье рук И все назад, как фокусник, расставим?
Не думали? Но поезд, подойдя, Уже был вровень с низкими домами. Перрон в окне за каплями дождя Бежал, прикрывши голову зонтами.
Уже засуетились чьи-то жены, Уже стучали пальцами в стекло, А нам с тобой опять не повезло, Нас только дождь встречает у вагона.
Ну что ж, ведь мы транзитные. Для нас Не всюду приготовлена погода. Нам только скоротать бы лишний час До позднего отплытья парохода.
Что, в самом деле, мало нам земли? Есть поезда на Пензу, Минск и Тулу. Так нет, другой дороги не нашли, Опять на пепелище потянуло.
Вот этот дом - теперь ходи кругами, Ходи, пока не высохнет песок, Пока земля, как серный коробок, У нас не загорится под ногами.
Твое лицо едва ль кому напомнит Того мальчишку, что давным-давно Жил за стеной в одной из этих комнат, Смотрел сквозь это темное окно,
Не зная цен утратам и привычкам, Еще не веря в тот счастливый год, Что, как в тайге зимой последним спичкам, Минутам счастья есть поштучный счет.
А дом все тот же. И в жару и в стужу Не то что нам - ему износу нет, Сквозь перекраски пятнами наружу Опять пробился прежний, детский цвет.
Роман К.М.Симонова «Живые и мертвые» — одно из самых известных произведений о Великой Отечественной войне.«… Ни Синцов, ни Мишка, уже успевший проскочить днепровский мост и в свою очередь думавший сейчас об оставленном им Синцове, оба не представляли себе, что будет с ними через сутки.Мишка, расстроенный мыслью, что он оставил товарища на передовой, а сам возвращается в Москву, не знал, что через сутки Синцов не будет ни убит, ни ранен, ни поцарапан, а живой и здоровый, только смертельно усталый, будет без памяти спать на дне этого самого окопа.А Синцов, завидовавший тому, что Мишка через сутки будет в Москве говорить с Машей, не знал, что через сутки Мишка не будет в Москве и не будет говорить с Машей, потому что его смертельно ранят еще утром, под Чаусами, пулеметной очередью с немецкого мотоцикла.
Роман «Последнее лето» завершает трилогию «Живые и мертвые»; в нем писатель приводит своих героев победными дорогами «последнего лета» Великой Отечественной.
«Между 1940 и 1952 годами я написал девять пьес — лучшей из них считаю „Русские люди“», — рассказывал в своей автобиографии Константин Симонов. Эта пьеса — не только лучшее драматургическое произведение писателя. Она вошла в число трех наиболее значительных пьес о Великой Отечественной войне и встала рядом с такими значительными произведениями, как «Фронт» А. Корнейчука и «Нашествие» Л. Леонова. Созданные в 1942 году и поставленные всеми театрами нашей страны, они воевали в общем строю. Их оружием была правда, суровая и мужественная.
События второй книги трилогии К. Симонова «Живые и мертвые» разворачиваются зимой 1943 года – в период подготовки и проведения Сталинградской битвы, ставшей переломным моментом в истории не только Великой Отечественной, но и всей второй мировой войны.
1942 год. В армию защитников Сталинграда вливаются новые части, переброшенные на правый берег Волги. Среди них находится батальон капитана Сабурова. Сабуровцы яростной атакой выбивают фашистов из трех зданий, вклинившихся в нашу оборону. Начинаются дни и ночи героической защиты домов, ставших неприступными для врага.«… Ночью на четвертый день, получив в штабе полка орден для Конюкова и несколько медалей для его гарнизона, Сабуров еще раз пробрался в дом к Конюкову и вручил награды. Все, кому они предназначались, были живы, хотя это редко случалось в Сталинграде.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.