Первая любовь королевы - [31]

Он часто впадал в задумчивость, граничащую с забытьем, и испуганно вздрагивал, когда кто-то пытался вывести его из этого состояния. Ум явно плохо повиновался королю. Довольно часто он вел бессмысленные речи и, бывало, ни с того ни с сего покидал зал, куда только что по его приказанию были собраны чиновники или духовные лица. Конечно, иные короли имеют странности. Однако то, что творилось с Генрихом, бросалось в глаза и внушало опасения.

Королева оставалась в Лондоне, поэтому повлиять на монарха мало кто мог. Преподобный Гэнди, к которому король привык, тоже отсутствовал. Таким образом, люди, служившие Генриху в Итоне, испытали настоящий ужас, когда однажды утром вошли в королевскую опочивальню и не обнаружили короля в постели. Такое случилось впервые. Первый камергер Бартон приказал немедленно начать поиски. В панике многие даже посчитали его величество похищенным. Довольно скоро, впрочем, Генриха удалось обнаружить — сидящим на корточках у стены в одной из часовен строящегося колледжа. Он долго не внимал голосам людей, столпившихся вокруг него, взор его был обращен в никуда и, казалось, король совершенно ничего не соображает. Стоит ли говорить, какое смятение вызывали подобные происшествия.

Королевский кортеж приблизился к Лондону, когда день уже склонился к закату. Все изрядно устали, стража потеряла бдительность. Путешественникам предстояло перебраться вброд через наполовину высохший ручей, берега которого заросли вереском и куманикой. В тот миг, когда лошадь короля, ехавшего впереди всех, оказалась на противоположном берегу, из перелеска донесся топот копыт, и на опушку перед его величеством выехали всадники.

Их кони шли неспешно. Незнакомцы не проявляли дурных намерений, да и не так уж много их было, поэтому королевская стража не была обеспокоена. Однако один из незнакомцев, облаченный в доспехи, но с непокрытой головой, стремительно, как молния, бросился к Генриху. Схватив королевскую лошадь под уздцы, он громовым голосом, от которого, казалось, содрогнулись ближайшие дубы, прокричал:

— Остановитесь, мой государь, мой благороднейший король! Выслушайте, не езжайте дальше, ибо вы преданы!

Лошадь Генриха от такого окрика всхрапнула и поднялась бы на дыбы, если б незнакомец не удержал ее сильной рукой. Этот человек, пеший и не такой уж высокий, производил довольно жуткое впечатление. Он был уже немолод, его темные с проседью волосы трепал ветер, багровое лицо было будто вырублено из гранита, а глаза сверкали страшно и яростно. Доспехи на нем были вороненой стали, что усиливало мрачность его облика. На плаще незнакомца был изображен устрашающий черный гриф с серебряным клювом и когтями.

— Да это же лорд Говард, прости меня Господи, — вырвалось у епископа Илийского, очнувшегося от сна.

Вся кавалькада остановилась. Замерли носилки, лошади, повозки, мулы. Стражники, переглядываясь, двинулись вперед, но король быстрым жестом остановил их. Губы у него дрожали, на лбу выступили капли пота. Взгляд его блуждал. Едва внятно Генрих произнес:

— Никому не запрещено говорить с королем, джентльмены…

Он не просил незнакомца продолжать, он лишь молча ждал, покачиваясь в седле, и худая грудь короля вздымалась часто-часто, как кузнечные мехи. И тогда Говард, шестой граф Ковентри, стал говорить. Он бросал в лицо королю яростные, громкие, полные яда и негодования слова, снова и снова хватал королевского коня за уздечку, с каждым разом все сильнее, чуть ли не надвигаясь на Генриха и загоняя того назад в ручей. Вены вздувались у Говарда на лбу, кадык ходил все сильнее. Голос звучал все громче, превращаясь в крик, и присутствующие, ничего до сих пор не предпринимавшие, заметили, как окаменело лицо короля, каким неподвижным и пустым сделался взгляд.

— Мой долг был в том, чтобы открыть вам правду. Мой государь, вас предают. Измена гнездится в самом вашем доме, черт побери! Вы удалили от себя верных друзей и лелеете змею на груди. Да, змею! Я брошу вызов любому, кто осмелится возразить! И я не боюсь назвать змеей женщину, по сравнению с которой даже последняя шлюха — образец добродетели!

— Женщину? — бесцветным голосом переспросил король.

— Королеву, милорд! — оглушительно взревел граф. — Будь я проклят! Королева наставляет вам рога, мой государь, а человек, которого вы называете другом и которого сделали Чемберленом Англии, на самом деле негодяй, ублюдок! Да все они, Бофоры, ублюдки! Таков их род! Их кровь нечиста! И теперь эту нечистую кровь вознамерелись сделать королевской?! Гром и молния! Очнитесь, государь! Единственное, чего заслуживает эта женщина, — быть выгнанной одним пинком из Англии вкупе со своими любовниками!

— Женщина, — снова повторил Генрих, будто не понимая. — О ком же вы говорите?

— Я говорю о Маргарите, государь, о королеве Маргарите! Да только никакая она не королева, а сущая потаскуха и дьяволица!

Он добыл из складок плаща вышитый платок и бросил королю в руки:

— Глядите! Любуйтесь! Есть еще письма и прочие доказательства! Это ваш позор, государь! Тьфу! Да такую шлюху — пинком и в море, если только вы настоящий король и мужчина!