Первая леди, или Рейчел и Эндрю Джэксон - [134]

— Нет! — Он поднялся на колени. — Я не поеду без тебя! Я не вынесу этого… Я могу подождать… У меня есть время. Мы пережили так много, и мы сможем преодолеть и это. Твоя любовь — самое важное в моей жизни. Я не выйду из этого дома, пока ты не сможешь стоять рядом со мной… как всегда стояла.

Она взяла в свои руки его худое, покрытое морщинами лицо, вспоминая, как увидела его в первый раз, когда он стучал в дверь блокгауза Донельсонов, а она улыбалась, глядя на копну густых рыжих волос, на пронзительно-голубые глаза, неровный большой рот и мощный подбородок. Ну и что, пусть его волосы стали снежно-белыми, губы сурово сжаты, а лоб и щеки рассечены морщинами. Он достоин своего возраста и теперь взойдет на самый высокий пост в стране. Его жизнь была полна свершений, и, достигая их, он делал богатой и ее жизнь!

Рейчэл поцеловала Эндрю в лоб, прошептав:

— Именно это я хотела услышать от тебя, дорогой. Теперь все в порядке. Ступай и сосни. Я буду утром здесь. И я поеду с тобой в Вашингтон-Сити.

Он поцеловал ее, пожелав доброй ночи. Она проводила его взглядом до двери, через прихожую, в гостевую спальню.

Рейчэл сидела, глядя на огонь, освещавший камин и комнату… потом почувствовала, что скользит.

Она упала. Словно в тумане она услышала звук бегущих ног. Кто-то поднял ее. Был это?.. Да, это был Эндрю. Это хорошо. Так и должно быть.

С последним проблеском сознания она почувствовала, что ее уложили в постель. Голова лежала на ее собственных подушках. Она ощутила влажную от слез щеку Эндрю на своей щеке, слышала, как он повторял:

— Люблю тебя, люблю тебя.

Где-то внутри себя она улыбнулась, чувствуя, словно она отходит все дальше и дальше. А затем уже не было ничего.

/7/

Эндрю вышел из отеля «Гэдсби» с небольшой группой друзей и пошел по Пенсильвания-авеню к Капитолию. Под ногами снег превращался в грязь. Грохотали пушки, выстроившиеся вдоль авеню тысячи людей бурно приветствовали его, он же не слышал ничего. Он вошел в Капитолий через заднюю дверь полуподвального этажа, прошел к огражденному канатами портику, где главный судья Маршалл принял его присягу под оглушающее одобрение многотысячной толпы. Память Эндрю вернула его в Эрмитаж: он сказал Рейчэл, что она будет рядом с ним, когда он будет приносить присягу, но она покоилась в земле своего любимого сада в долине Кумберленда. Преподобный Хьюм произнес над могилой:

— Праведных будут помнить всегда.

Так и будет.

Эндрю сел в седло и поехал к Белому дому. В красивом Восточном зале стояли длинные столы, заставленные апельсиновым пуншем, мороженым и пирожными. Это его первый прием, а ему противна сама мысль о приеме. Склонив голову, Эндрю медленно вел свою лошадь. Протокол диктовал, кого можно пригласить: высокопоставленных членов вашингтонского общества — друзей Джона Куинси Адамса и Генри Клея, которые клеймили его как невежду, расхитителя, хулигана, лгуна, бунтаря, который разрушит Республику. Кроме нескольких личных друзей и сторонников в конгрессе, на приеме не будет тех, кого он хотел бы видеть, — своих последователей и людей, избравших его. Нет, Белый дом и Восточный зал заполнят женщины, увешанные драгоценностями, важные общественные и политические деятели, которые презирали его жену, обзывали ее всевозможными грязными именами, какие приходили им на ум, и кончили тем, что убили его горячо любимую Рейчэл. И он должен принимать этих людей!

Но он размышлял без учета настроения толпы сторонников, прибывших в Вашингтон-Сити со всех уголков страны, чтобы присутствовать на инаугурации. Они двинулись потоком по Пенсильвания-авеню, прорвались через ворота Белого дома, пробились в Восточный зал, жадно съели мороженое и пирожные, выпили апельсиновый пунш. Они влезали на стулья, чтобы увидеть Эндрю, пачкали грязными сапогами обивку стульев из дамаста, ковры, разбивали стекло и фарфор, кричали, требовали, толкались, желали дотянуться до Эндрю, обнять его.

Он стоял в конце зала, окруженный ими вплотную, ощущая первый проблеск счастья после смерти Рейчэл. Это был народ, он на его стороне. Народ любил Рейчэл, он отомстит за нее. За это Эндрю любил их всех и до конца дней своих будет за них бороться.

Вместо эпилога

«Я никогда прежде не видел такого столпотворения, — говорил Дэниель Уэбстер.[22] — Люди приезжали за пятьсот миль, чтобы посмотреть на генерала Джэксона, и, казалось, они и впрямь верили, будто страна была спасена от страшной опасности».

Тысячи людей приехали в Вашингтон, чтобы присутствовать при инаугурации «народного президента». В течение нескольких дней они заполнили все постоялые дворы, в одну постель укладывались несколько человек, а другие спали порой на бильярдных столах или просто на полу. Наконец пришел торжественный день — 4 марта 1829 года. Утро было хмурым, но, когда собралась огромная толпа, солнце пробилось сквозь облака и согрело людей, заполнивших улицы, веранды, портики и балконы в домах на Пенсильвания-авеню.

Около девяти часов утра высокий генерал — ему исполнился шестьдесят один год — выехал из таверны «Гэдсби», где он остановился. Мальчишки, наблюдавшие из окна по соседству, закричали; раздался залп пушек, и столпившиеся вдоль авеню загудели. По пути в Капитолий еще не оправившийся от болезни герой то и дело останавливался по воле приветствовавших его, но он, казалось, был не в обиде и пожимал каждую протянутую руку.