Первая Государственная дума. От самодержавия к парламентской монархии. 27 апреля – 8 июля 1906 г. - [24]

Дурной прием из «умолчания» делать произвольные выводы. Но можно ли сомневаться, что кадеты конституцию не «уважали» и «соблюдать» не собирались? Недаром председатель Думы, юрист Муромцев, говорил в своей речи не о конституционных правах Государственной думы, а о правах, истекающих будто бы из самой природы народного представительства. Конституционным законам, определявшим прерогативы Монарха, он противопоставил «естественные права народного представительства». Такова была точка зрения и апрельского кадетского съезда. Он тоже нашел тогда, что до осуществления полного народовластия ни успокоения, ни «органической» работы в Думе быть не должно. На этом состоялось примирение либеральной и революционной идеологии. По складу ума Муромцев не мог сочувствовать этому взгляду. Но здесь начиналась «политика», а в ней он шел за другими. В первый же день Муромцев символизировал будущую роль кадетов в этой Думе; революционным тенденциям Думы он в своей речи ухитрился придать благообразие «природного права».

Но эта формула была и без конкретного содержания. Права «народного представительства» определяются совсем не природой, а многими условиями, и прежде всего соотношением сил в данный момент. Говорить о «природе» народного представительства так же бесплодно, как говорить о «природе» власти Монарха. Но когда Муромцев противопоставлял «конституционные» прерогативы Монарха «природным правам народного представительства», он толкал Думу на путь явочного порядка, от которого, как председатель, должен был бы ее удержать. Его ложный шаг был, конечно, превознесен партийной прессой. «В корректных выражениях, – писал П.Н. Милюков[38], – председатель сумел вполне выразить истинную мысль собрания и основную задачу всего политического положения. За его словами почувствовал амфитеатр, почувствовали ложи, почувствует сегодня и вся страна, что отныне ключ к решению задачи находится здесь в этом зале. «Гости» и «хозяева» Таврического дворца поменялись местами».

Так сам С.А. Муромцев освящал превращение Думы из «конституционного установления» в «орган «революционной стихии». Тогда это, впрочем, замечено не было. Наверху его речью остались довольны. При дворе Муромцев получил радушный прием. На ближайшем официальном торжестве был поставлен на первое место. Но иллюзия мира продолжалась недолго.

Глава IV Ответный адрес Думы

Торжественное открытие Думы было парадом; «политика» проводилась в нем контрабандой. Первый открытый политический жест Думы заключался в принятии адреса. Он предопределил все дальнейшее. В нем Дума впервые свое лицо показала.

Адрес был делом кадетов; им принадлежала и инициатива, и выполнение. В этот момент кадеты за собой Думу вели. Их авторитет был так велик, что, когда 11 человек правого фланга адреса принять не захотели, они против него голосовать не решились и вышли из зала. Председатель при «громе аплодисментов» объявил, что адрес принят «единогласно». Кадеты были так упоены своим торжеством, что не оценили желания правых единогласия не нарушать. Милюков в «Речи» 6 мая заклеймил их такими словами: «Странная сецессия пяти членов палаты (их было 11. – В. М.), принимавших участие во всех предыдущих стадиях обсуждения, внесших в текст немало поправок и изменений и в последнюю минуту отказавшись нести солидарную ответственность за адрес, только подчеркнула изолированность этой маленькой кучки. Конечно, не из этих людей выйдет «министерство, пользующееся доверием большинства»; вчерашний поступок провел между ними и остальною палатой неизгладимую борозду». Так относились кадеты к голосу подлинной «оппозиции».

Адрес не был импровизацией; он был задуман раньше, чем была даже сказана «тронная речь». На соединенном заседании «оппозиции» 26 апреля Винавер уже докладывал его содержание. Он был составлен кадетами. Раньше обсуждения его в официальной думской комиссии из 33 человек он был изготовлен «внедумской комиссией» из 6 человек, в которую входил и Милюков. Текст его вышел из этой комиссии. Двум ее членам (оба кадеты) было и поручено составить самостоятельно два особых проекта, из которых один был одобрен как база для обсуждения. Позднее в думскую комиссию был представлен еще и трудовистский проект; комиссия его забраковала как «тягучий» и «бледный»[39]. Так от комиссии был предложен кадетский проект, и Набоков явился докладчиком.

Кадеты его сочинили, и они в Думе его отстояли; достигли при его голосовании единогласия. Однако, в сущности, они одни им остались довольны. Локоть писал с огорчением, что в адресе была «почтительная, в возвышенном стиле, риторика; уклончивая манера в понимании и толковании слов и намерений верховной власти»; что адрес «не отличался от адресов, с которыми недавно выступали губернские земские собрания». Он в заключение спрашивал: «Нужен ли был вообще этот адрес?»[40] Социал-демократы в своем раскаянии пошли еще дальше. Они принялись уверять в своей прессе (Б-в и Дан, рабочие депутаты во 2-й Гос. думе), «будто при голосовании адреса рабочие депутаты от него уклонились». Это было неправдой. Винавер эту версию убедительно опровергает в «Конфликтах». Но она все же показывает, что социал-демократы раскаялись и кадетского удовольствия от адреса не разделяли.