Перстень шаха - [19]

   От того суда у меня остались не совсем приятные впечатления. Всю эту дерзкую компанию защищали юристы из университета. Михайлова, к примеру, защищал Панько. С его слов выходило, что его подзащитный, который внаглую мешал работе телевизионщиков, а также применил по отношению ко мне, офицеру милиции, холодное оружие, -- просто ангел небесный. Это была защита вседозволенности, той самой анархической свободы, при которой можно творить все, что хочешь.

   На суде от Воронежского телевидения присутствовал в качестве свидетеля Николай Колтаков, который говорил тому же Панько -- открой глаза и посмотри, кого защищаешь!

Проходила свидетельницей на суде и та женщина, которая вызывала милицию и заявляла, что милиционер избивает какого-то гражданина. После она извинялась, что не знала того, что произошло, и кто там был прав, а кто виноват. Вот такие перипетии произошли у меня летом 1990 года.

Болонку съели

   Какими только вопросами не приходилось мне заниматься. Вспоминается случай. Прихожу в отдел, а дежурный протягивает номер телефона и говорит, чтоб позвонил в УВД. Звоню -- спрашивают: в моем ли оперативном обслуживании сады? Говорю: да, в моем. Тогда мне назвали фамилию женщины, номер ее домашнего телефона и попросили с ней связаться. Она обо всем расскажет сама. Не откладывая в долгий ящик, созвонился с этой женщиной. Она преподает в медицинском институте, уже в преклонных годах, и рассказала мне вот такую случившуюся на даче историю.

   Дача Марины Викторовны (будем так ее звать) находится на улице Яблочной. Это самые дальние сады. Обычно она приезжала туда с семилетней внучкой и маленькой собачкой -- болонкой. В тот раз, о котором пойдет речь, она приехала туда, когда с дач почти все поразъехались. Для нее это даже лучше: меньше людского шума -- больше нормального, спокойного отдыха: на работе стала сильно уставать.

   Вечерело. Марина Викторовна пропалывала грядку, а внучка играла с Белянкой, так звали пушистую беленькую болонку. Потом внучка заигралась, а Белянка куда-то убежала. Обычно она сама возвращалась, а тут нет и нет. Стали бабушка с внучкой искать собачку. Долго ходили и искали свою любимицу, но так и не нашли. Услышав в одной из пустующих дач, каких было немало, шум и крик, подошли туда. На участке дымил костер и пахло жареным мясом. Возле кострища лежали и сидели пятеро немолодых мужчин. Все они походили на бродяг, и никого из них Марина Викторовна не знала. В центре «стола» бутылки спиртного и какая-то закуска. Мужчины о чем-то громко рассказывали, хохотали и матерились. Все были явно навеселе и абсолютно отрешены от всего происходящего вокруг. Марине Викторовне стоило больших усилий докричаться до них и спросить, не видели ли они тут маленькую собачку. Внучка следила за этим балаганом через старую, всю в дырках дощатую ограду. Наконец до пьяных мужиков дошло, о чем спрашивает их немолодая женщина, и все вдруг ни с того ни с сего расхохотались. Смеялись долго и с каким-то упоением. Наконец смех прекратился и один из них, пошатываясь, подошел к ограде.

   -- Саб-бачку? -- спросил заплетающимся языком.

   -- Да-да, собачку! -- крикнула внучка и стала говорить дяденьке, какая она маленькая, добрая и красивая. Пьяный нагнулся к девочке и чуть не грохнулся на землю. Потом он ухватился руками за забор, отчего тот затрещал и зашатался.

   -- Ваша ма-ахонькая, бе-еленькая собачка... -- сказал «дяденька», растягивая слова, -- у нас вот тут... -- и несколько раз шлепнул себя ладонью по животу. Все мужики опять дружно загоготали. Кто-то крикнул:

   -- Гляньте вон туда! -- И указал рукой на угол забора, где висела беленькая шкурка их болонки.

   -- Узнаете? Можете забрать, а из мяса вашей собачки мы пожарили шашлык!..

   Бабушка поначалу просто онемела, а девочка расплакалась. Шкурку Белянки они не взяли, а заспешили в сторожку, где был телефон. Вытирая платком глаза, Марина Викторовна стала названивать в милицию. Ее устное заявление о том, что пьяные бомжи съели собаку, записали и пообещали разобраться. Но ни в тот вечер, ни на другой день по заявлению никто из милиции не приехал. Марина Викторовна с внучкой уехали в Воронеж, так как внучке стало плохо. В Воронеже же бабушка нашла телефон знакомого работника милиции, и тот позвонил мне.

   Я договорился встретиться с ней на даче и там на месте разобраться. Приехал и выслушал со всеми подробностями. Вместе прошли к бесхозному дачному участку. Никаких мужиков там уже не было, шкурка на заборе не висела, лишь в углях костра я наковырял несколько мелких косточек -- все, что осталось от собачки.

   «С чего же начинать? -- думал я. -- И что могут получить, если разыщу, взрослые дяди за свой, прямо скажем, гадкий поступок? А ничего они не получат, кроме разве что общественного порицания, на которое таким безмозглым идиотам просто-напросто наплевать. Об ответственности за подобное действо у нас в законе ничего не прописано...» Не стал дальше голову ломать -- надо еще этих собакоедов отыскать, а там видно будет, как с ними поступить.

   Начал искать тех, кто тут недавно пьянствовал и хозяйничал. Установил, что дача принадлежала бывшим работникам железной дороги. Они уже умерли, но у них остался сын, который раньше отбывал срок за изнасилование. На даче сын появлялся совсем редко, а вот его друганы частенько устраивали здесь попойки. По всей видимости, они гульбанули и в прошлый раз. Установил место проживания хозяев дачи, встретился с сыном и стал выяснять у него, кто бы мог бывать на даче. Тот долго крутил-вертел головой, изворачивался, не желая выдавать своих бывших дружков. Отвечал одно и то же: не знаю, я там не был, туда всякий мог зайти... Пришлось постращать, что придется ему самому за это отвечать. О собаке ничего не говорил, пусть поломает голову. Наконец он назвал одного из своих бывших друзей, проживавшего в районе мясокомбината. Кличка у того Губа.