Перст Божий - [17]

Можно себе вообразить, сколько последовало комментариев по поводу этого исчезновения! Не зная, чему его приписать, стали выдумывать невероятные, фантастические истории, и Бог знает, до чего довело бы возбужденное воображение достойных жителей пресидио, если бы к девяти часам вечера, в ту минуту, когда на звездном небе выплыла луна, их не остановил бы шум, сначала неясный, но все возраставший по мере приближения и который они признали наконец за топот кавалькады.

Это войско, прекрасно вооруженное, состояло из ста пятидесяти или двухсот человек, под командой трех офицеров. ; Кавалькада двигалась в военном порядке; в середине этого блестящего эскадрона гарцевали несколько дам, около которых ехал офицер в полной форме.

Всадники проехали через пресидио шагом; стрелки и охотники были в сарапе; при свете луны блестела сталь их копий и ружейных стволов, слышалось бряцанье сабель, ударяющих о лошадиные сбруи.

Путешественники достигли главной площади и намеревались, кажется, проехать мимо, нигде не останавливаясь; в арьергарде было пятнадцать мулов с двадцатью всадниками.

В ту минуту, когда начальник стрелков, ехавший на несколько шагов впереди солдат, начал поворачивать свою лошадь налево с очевидной целью проехать в пустыню кратчайшим путем, хозяин одного трактира, находящегося напротив ратуши — единственного, который был освещен — поспешно подошел к офицеру, и, вежливо кланяясь ему, сказал:

— Buenos noches9, сеньор капитан!

— Buenos noches, сеньор! — тотчас же ответил офицер.

— Мне бы хотелось, — начал содержатель гостиницы, — сказать вам несколько слов, кабальеро. Если я не ошибаюсь, вы начальник отряда?

— Я всего лишь один из них, сеньор, — ответил капитан, — наш командир — вон тот офицер! Если вы имеете что-либо сообщить, то обратитесь к нему.

— Благодарю, сеньор капитан, — ответил трактирщик отодвигаясь назад, чтобы освободить проход, — я сейчас переговорю с ним.

Он подождал, пока указанный офицер поравнялся с ним, затем, приблизившись к нему, почтительно снял свой жирный и грязный колпак и с изысканной вежливостью сказал незнакомцу:

— Одно слово, пожалуйста, сеньор кабальеро!

— Что вам угодно? — ответил всадник сдержанным голосом.

— Дать важный совет вашей милости.

— Говорите, сеньор Муньос! — ласково отозвался всадник.

— Ваша милость знает меня? — удивился трактирщик.

— Caray! Знаю ли я вас! — засмеялся всадник. — Посмотрите-ка на меня хорошенько! — добавил он, наклоняясь с седла.

— Дон Порфирио Сандос! Новый губернатор Соноры! — вскричал трактирщик в изумлении. — Valgame Dios! Возможно ли это?

— Как видите, Муньос, но говорите скорее, я тороплюсь!

— Ваша милость направляется, конечно, в Охо-де-Агуа?

— Точно так, хозяин, а так как мне предстоит еще проехать четыре мили, то вы понимаете, некогда терять время…

— Сегодня ночью ваше сиятельство не поедете на асиенду! — решительно сказал трактирщик.

— Как так! кто же это может помешать мне?

— Я, ваше сиятельство! Умоляю, выслушайте меня, а там уж сами решайте, стоит ли вам так спешить.

— Значит; вы хотите сообщить мне нечто важное?

— Очень важное, ваше сиятельство! Ваша милость знает, как я предан и что на меня можно положиться.

— Конечно, Муньос, вы говорите правду, только… Трактирщик наклонился к нему и проговорил чуть слышным голосом:

— У меня к вам письмо от Твердой Руки.

— О-о! — произнес дон Порфирио, задумавшись. — Это требует размышления. Не найдется ли в вашем доме места, чтобы поместить двух дам и прислугу? — громко спросил он.

— Найдется, ваша милость! Хотя они и не найдут у меня удобств своей асиенды, но ночь скоро пройдет.

— Совершенно верно; так пойдем же все, Муньос, прошу вас!

Дон Порфирио возвратился назад медленным шагом и, обратившись к одному из всадников, сказал:

— Кастор, предупредите, пожалуйста, капитана дона Диего Леона, что мы останемся на ночь в этом пресидио. Мы расположимся на этой площади, затем ваши охотники устроят здесь бивуак.

Кастор был уже пожилой человек, но очень деятельный. Его энергичное лицо дышало прямотой и храбростью; в то же время было видно, что он очень умен. Он был канадским охотником и более тридцати лет колесил пустыню по всем направлениям; ему были известны самые тайные уголки ее.

— Слушаю, сеньор, — ответил он, — разве есть какие-нибудь новости?

— Я еще ничего положительного не знаю, но что-то боюсь. Во всяком случае, капитан, примите предосторожности, и, главное, позаботьтесь, чтобы мы были в открытом месте.

— Положитесь на меня, сеньор, и будьте спокойны!

— Благодарю вас!

Тогда дон Порфирио приблизился к дамам и, поклонившись им, сказал:

— Сеньоры, не будете ли вы столь любезны дойти до этой гостиницы, где все приготовлено, чтобы принять вас?

— Разве мы здесь ночуем? — спросила более пожилая из них.

—Да, дорогая Энкарнасьон! Я рассудил, что мы еще очень далеко от асиенды, куда не доберемся раньше полуночи, а с дамами такое путешествие ночью очень затруднительно, так лучше переночевать эту ночь в пресидио.

— Татита керида (дорогой отец), — сказала, смеясь, младшая из дам, — хотя вы очень ловкий дипломат, но нас вам не обмануть; мы видели, как вы разговаривали с незнакомцем.