Перплексус - [9]

Несколько секунд старик молчал и смотрел в пол. Затем он взглянул на ассистента и поинтересовался:

— Ну, а что определяет твоё отношение?

Помощник в ответ удивлённо посмотрел на старика, словно вопрос касался фасона его нижнего белья. Затем, он на секунду обернулся, убеждаясь, что они в комнате вдвоём, и вопрос был задан именно ему:

— Ты серьёзно?

— Вполне.

— Старина, завязывай. Отношение к чему? К жизни? Мы уже обсуждали это. Моя жизнь и мой мир — это ты. Я — искусственный интеллект, функционирующий по заданному кодом протоколу. Все операции программы основаны на восприятии речевых оборотов, анализе интонации, мимики и языка тела, а так же твоих физиологических показателей. Поэтому, проще говоря, моё отношение определяешь ты.

— Хм, хорошо. Тогда скажи, ты… ты мог бы нарушить протокол? — неуверенно произнёс Виам, глядя в глаза собеседника.

— Основная цель системы — сохранение и поддержка процесса жизнедеятельности объекта. Отклонение возможно, если оно не противоречит ключевым задачам. А почему ты спрашиваешь?

— Я устал, — еле слышно ответил Даалевтин, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

— Форт, как думаешь, я скоро умру? — чуть погодя, спросил старик.

— Ты? — ответила вопросом на вопрос программа.

— …

— Мне всё равно, старый ты маразматик, — дерзко заявил Форт.

Старик аж подскочил от неожиданности и возмущения, вытаращив глаза на ассистента. Никогда прежде тот не позволял себе в общении ничего подобного.

— Теперь, когда ты внимательно слушаешь, поговорим по душам, — жёстко и холодно продолжил тот, поняв, к чему клонит Виам, — Но прежде, взгляни на это.

Потолок и стены апартаментов начали трансформироваться и двигаться, как тяжёлые, неповоротливые шестерёнки массивного механизма, открывая окружающее пространство и складываясь во что-то иное. Некоторые детали утопали в стене, другие, напротив, оттуда выдвигались. Скоро нарастающая интенсивность света заставила Виама зажмуриться.

Когда он снова открыл глаза, то увидел, что вокруг не осталось ничего напоминающего о помещении, в котором они находились, а сам он обнаружил себя сидящим на лавочке перрона красивого вокзала, где звучала приятная музыка — одна из любимых его композиций.

— Пройдёмся, — настойчиво предложил Форт.

— Почему нет? — не стал возражать старик, и поднялся с лавки, опираясь на трость.

Всюду ощущалась дорожная суета: на пути прибывали и, с них же, отправлялись поезда, на табло менялось расписание, под высокими сводами здания куда-то спешили пассажиры.

В просторном зале, заполненном креслами, в ожидании своего часа, сидели люди, прислушиваясь к очередному объявлению. Другие торопились, подгоняя носильщиков, перевозящих багаж, или пытались обогнать общий поток толпы, ловко лавируя между телами. Третьи въезжали в гостиницу и осматривали архитектуру этого впечатляющего своими особенностями строения. А кто-то навсегда покидал это замечательное место в поисках других вокзалов, где они могли бы задержаться или же остаться насовсем.

— Как здесь… невероятно. Где мы? — поинтересовался Виам, не скрывая, что ему тут определённо нравится. Какой-то трепет наполнял его сознание, как бывает перед долгожданной встречей с любимым человеком.

— Детали, Виам. Детали, — расплывчато ответил Форт и их взгляды пересеклись.

Старик снова посмотрел по сторонам и, подняв глаза, увидел на стенах большие картины. Это были портреты. Портреты людей… таких знакомых ему… самых важных людей в его жизни. Эти лица он хранил в памяти все эти годы — его семья смотрела на него сверху.

Виам Даалевтин в изумлении разглядывал их, а, затем, начал озираться. Теперь он замечал всё, теперь он всё видел. Каждая мелочь, что находилась здесь — в залах, комнатах, на перронах, в кассах, гостинице — повсюду, так или иначе, была связана с его жизнью. Помещения были наполнены всевозможными памятными вещами или напоминали места, где он бывал. Среди пассажиров были только знакомые ему люди, а в одной из галерей, как выставочные экземпляры, даже были собраны все автомобили, которыми он когда-либо владел.

В постерах и на плакатах он узнавал любимые снимки и гифки, в объявлениях слышал памятные слова или крылатые фразы, в телевизионных панелях видел ролики со сценами из своего прошлого.

Под свои любимые музыкальные композиции, Виам бродил по вокзалу, уже понимая, что путешествует по своей памяти. В компании своего сопровождающего, он просматривал архивы, снова переживал избранные эпизоды жизни, с ностальгией вспоминал о близких, о старых добрых временах и испытывал какое-то смятение, что всё это закончилось так быстро. Да, закончилось, так как в этих файлах уже ничего, никогда, к сожалению, не изменится.

Чем дальше они шли, тем реже встречались пассажиры. Они становились всё старше, а одежда их изнашивалась. Лица на фотографиях и плакатах покрывались морщинами, выцветали, оставляя лишь образы, а затем превращались в чёрно-белые картинки. В расписании значилось всё меньше строчек, пока на путях не остался всего один, последний поезд. Заключительное объявление внезапно оборвалось. Судя по голосу, оно было произнесено ветхой старухой. Табло, заискрившись, потухло. Огромное здание совсем опустело и обветшало.