Пернатый змей - [145]
Сиприано особенно поощрял эти танцы. Он сам учился им, причем с поразительной страстью. Танец щита и копья, танец ножа, танец засады и танец внезапного нападения — всем этим танцам он научился в индейских деревнях на севере и танцевал их во дворе казармы у костра, ночью, при запертых воротах.
В одной черной набедренной повязке, тело вымазано маслом и красной глиной, он и такой же голый здоровенный индеец танцевали танец щита и копья, танец двух, лучших, воинов, а солдаты смотрели, обступив их плотным кольцом. Молчаливый, ритмически напряженный поединок, состязание в ловкости и быстроте, ступни мягко бьют по земле в унисон с барабаном, обнаженное тело, гибкое и ускользающее, кружит, дикарски осторожное, выжидающее, потом сжимается и прыгает вперед, как пантера, занеся копье, гремят сталкивающиеся щиты, вновь расходятся с воинственным и ликующим кличем.
В этом танце никто не мог сравниться с Сиприано в ловкости и быстроте. Пригнув голую спину, он кружился, уклонялся, неуловимый, как рысь, кружа вокруг противника, притоптывая и двигаясь согласно ритму, отбиваемому барабаном. Потом мгновенный прыжок — и вот его копье уже у ключицы соперника и скользит по его плечу, а тот отклоняется вниз, и воинственный клич оглашает двор. Солдаты смотрят, как загипнотизированные, издавая глухой, идущий из древности крик.
И по мере того, как танец продолжался, Сиприано чувствовал все больший прилив сил. Когда все его тело начинало блестеть от пота и дух его наконец был удовлетворен, он как-то враз ощущал усталость и тяжесть переполнявшей его невероятной силы. Тогда он набрасывал на плечи свое красно-черное серапе и жестом показывал, чтобы другие заняли его место в круге, отдавал копье и щит, а сам садился на землю возле костра и смотрел на танцующих. Он чувствовал, как руки и ноги и все тело распирает безмерная сила, чувствовал, как ее черные таинственные волны распространяются от него на всех его солдат. И сидел, молча, с непроницаемым видом, обнимая всех этих черноглазых мужчин величием своего молчаливого «я». Казалось, его сумрачная душа проникает в их плоть и кость; они все воспринимали не своим, но его сознанием. И как человеческий инстинкт бережет разум, так этот инстинкт берег Сиприано, ибо для них он был драгоценнейшей частью их самих. Он был их превосходство. Его сила давала им их величие, и их сознание было его сознание, в котором они растворялись.
— Я не принадлежу себе, — говорил он им. — Я принадлежу красному Уицилопочтли и силе, обретающейся за солнцем. И вы не принадлежите себе. Отдельно вы ничто. Вы часть меня, мои люди.
Он побуждал их танцевать голыми, в одной набедренной повязке, натираться маслом и красной глиной.
— Это масло звезд. Натритесь им как следует и будете сильными, как звездное небо. А это красная кровь вулканов. Натритесь ею и обретете энергию подземного огня, из самого сердца земли.
Он побуждал их танцевать те танцы, где требуется молчаливая сосредоточенность, танцевать их часами, набираясь энергии и силы.
— Научившись танцевать правильно, вы сможете ступать по земле все крепче, проникать в нее все глубже, пока не коснетесь ногой самой ее середины. И, когда коснетесь середины земли, ваш живот и ваша грудь наполнятся такой энергией, что ни один человек не сможет одолеть вас. Напитайтесь второй силой. Силой земли и неба за солнцем. Напитайтесь второй силой.
Он устраивал долгие марш-броски по дикой местности, по горам, и сам шагал легко и быстро. Любил, чтобы его солдаты устраивались на ночлег под открытым небом, не разбивая палаток: только часовые и звезды над головой. Настигал бандитов стремительным броском. Пленников раздевал догола и связывал. Но если попадался храбрец, приводил его к присяге. Если же это был отъявленный мерзавец, вонзал ему в сердце нож со словами:
— Я красный Уицилопочтли — нож.
Он набрал небольшой отряд из лучших солдат, переодел их из позорной грязновато-желтой формы в белые рубахи и штаны с алым кушаком и алыми перевязками на щиколотках, снабдил их добротными красно-черными серапе. А еще его люди должны были блюсти чистоту. В походе они останавливались у какой-нибудь реки, получив приказ раздеться, вымыться и постирать одежду. После чего, смугло- и краснокожие, расхаживали голышом, дожидаясь, пока высохнет их крепкая белая хлопчатобумажная одежда, разложенная на земле. Потом двигались дальше, сверкая белизной рубах и штанов, закинув на спину винтовки, серапе и маленькие вещмешки, на голове — большие соломенные шляпы с алой эмблемой на тулье.
— Они должны быть все время заняты! — сказал он своим офицерам. — Должны вновь научиться двигаться быстро и неутомимо, как индейцы прежних времен. Не должны лениво валяться, ничего не делая. Ночью — спать. С утра, как проснутся, — работать, или маршировать, или упражняться, или танцевать.
Он разбил свою армию на подразделения по сто человек с сотником и сержантом во главе. Перед каждым подразделением была поставлена задача научиться действовать слаженно, свободно и маневренно. «Обучите свои сотни, — требовал Сиприано, — а я обучу тысячи и десятки тысяч».
