Перламутровые крылья - [29]

Влажная длинная полоска оставалась там, где мой язык проходил по коже. Гибкий и голодный, он наслаждался солью и бархатом, позволил себе забраться до самого основания головы. Грудь Ависа в моих руках наполнилась воздухом и замерла, а затем медленно расслабилась, выдыхая.

Левой рукой я огладил бок, скользнул вниз по бедру, прошелся по отведенной в сторону ноге, заставив птенчика напрячься. Я уже знал, что меня ожидает. Накрыл небольшой, тугой от желания отросток, что легко помещался в руку.

Прижался чуть плотнее, лишая птенца возможности двигаться. Заставил облокотиться спиной на мою грудь. Сжал немного туже, задел мизинцем подтянувшийся мешочек…

Тенери громко выдохнул, не сумев справиться с собой.

— Ни о чем не думай. Ты прекрасен, — язык предательски развязывался сам собой.

Тенери оперся рукой о мой хвост и немного сдвинулся, позволяя ногам выскользнуть из-под него. Тело чуть сместилось вбок. Я с легкостью нашел приятный для него ритм, оглаживая массирующими движениями.

Неожиданно Тенери повернул голову. Его лицо оказалось напротив моего, чуть ниже. Затуманенные глаза, приоткрытый рот, лихорадочно вздымающаяся грудь: он был близок.

Тенери опустил взгляд на мой рот. Его глаза просили, нет, умоляли меня.

Я не помню, когда потянулся навстречу. Припал к влажным губам, проник в его рот языком. Тенери ответил, словно изнывал от жажды и наконец получил желанный глоток. Он всем телом подался навстречу, я ускорил ритм, не отдавая себе в этом отчет, просто двигаясь вместе с птенчиком.

Он был сладким на вкус, словно нектар полевых цветов с загадочной, едва ощутимой горчинкой. Я бы заглотил его целиком, жадно вкушая то, что мне с такой готовностью отдавали.

Я резче сжал его скромное достоинство в ладони, позволяя выплеснуть теплые капли. И поедая, поглощая его звенящее удовольствием дыхание.

Перышко двадцать второе

Тенери погрузился в сон, распластавшись на сгибе моего хвоста. Сегодня он не спросил дозволения, как делал это обычно. Крылья расслаблено опустились с обеих сторон, прикрывая хрупкое тело. Спина мерно вздымалась.

А я замер, боясь шелохнуться и понимая, что позволил себе то, на что не имел права. Что будет в следующий раз, когда он потянется ко мне всем сердцем? Я вижу, каким доверчивым взглядом он смотрит на меня, как нуждается во мне, как тянется… А ведь я обманываю его, скрываю правду, с легкостью способную поменять его отношение к такой подлой змее, как я…

Что же делать? Как поступить?

Авис без малейшего усилия показал мне, на ком застегнут ошейник и у кого в руках поводок. Понимает ли он сам, насколько сильно я завишу от него?

В следующий раз я могу попросту не удержать себя в руках, а если сдержусь, то сколько еще таких вечеров я смогу противиться его желаниям?

* * *

Следующий день пролетел стремительней падающего за добычей орла, и вот закат, ползучий сумрак, освежающая прохлада… и Тенери, переставший уходить на свое место.

После ужина он остается подле, чирикая о том, что видел в этот день, рассказывает о восточном кряже и слабо сочащихся родниках на недоступных никому, кроме птиц, высотах. Его речь журчит бодрым ручейком, и я пытаюсь запомнить его таким беззаботным и довольным, каким буду вспоминать все те дни, что мне останутся, уже без него.

Он тянется ко мне, смущенно касаясь пальцами чешуи хвоста.

— Тенери, — я взял его руку в свою ладонь, останавливая.

Птенец вопросительно заглянул в мои глаза.

— Я хочу поговорить с-с тобой, — начал я самый тяжелый разговор в своей жизни, понимая, что сжигаю этим единственный хлипкий мостик, повисший над пропастью паутинкой.

— О чем?

— О том, что мы не можем делать то, о чем раз-сговаривали вчера.

Слова давались с трудом. Лицо Тенери в миг похолодело, и он сам отнял руку.

— Почему?

— Потому что я должен рас-сказать тебе о том, из-за чего мы бежали и что с-с-стало с-с твоей с-с-семьей. У тебя было много вопрос-сов, на которые я не давал ответов. С-с-спрашивай, я готов.

Сердце в груди сжалось мучительным спазмом, словно я взял в руки нож и вот-вот собираюсь вырезать его из себя самостоятельно.

Тенери отодвинулся и сел прямо. Его взгляд сосредоточился на моем лице.

— Я рад, что ты наконец готов поговорить об этом, но…

— Но?

— Но почему именно сейчас? — недоумение отражалось в правильных чертах лица.

Я выдохнул, не таясь, и, одновременно, поражаясь, каким наблюдательным оказался Тенери. Оторванные от цивилизации, мы оба имели достаточно времени, чтобы разобраться в собственных мыслях и немного понаблюдать друг за другом. Стало очевидно, что наблюдал не я один. А ведь больше я не носил привычной маски. Что удалось заметить юному Авису?

— Ты прос-сишь у меня то, что я бы с радос-стью хотел тебе подарить, но у меня нет никакого права кас-саться тебя. Я даже с-с-смотреть в твою с-с-сторону не должен, — откровенно признался я, глядя в дорогие глаза.

Тенери поджал губы и нахмурился, не торопясь задавать следующий вопрос и тщательно обдумывая мои слова.

— Ты избегаешь меня из-за того, что случилось в прошлом? Из-за того, что я не помню?

Мне оставалось только сокрушенно кивнуть.

Брови на переносице сошлись ближе, и Авис оторвал взгляд от моего лица, уставившись в догорающий костер. Он напряженно думал о чем-то.