Передо мной снова раскрылась ладонь с ракушкой.
— Я приму твой подарок, если пообещаешь больше не рисковать понапрасну.
— Обещаю, — не раздумывая, согласился проказливый Авис, протягивая подарок.
Я взял ракушку, не коснувшись ладони.
— Спасибо.
Тенери вздохнул, то ли с облегчением, то ли с печалью. Поймав мой внимательный взгляд, он поспешил продолжить:
— Я еще хочу слетать за хворостом к предгорью. Там есть отличные сухие поленья.
— Давай лучше я.
— Справлюсь, — отмахнулся он, и был таков, легко вспорхнув в воздух. Что за непослушное дитя!
Отощавшего и израненного, я принес тебя в пещеру — первое укрытие, которое удалось отыскать на пути. Скоро мы сменили временное жилище, оставляя в темной дыре те первые, страшные дни.
Каждая косточка твоего тонкого тела выступала на поверхность, с усилием натягивая посиневшую от синяков и сгоревшую на солнце кожу. До сих пор не понимаю, как ты остался жив.
Ты не хотел ничего. Отказывался от пищи, и мне приходилось силком вталкивать в тебя еду. Я пытался говорить с тобой, но тщетно — ты не желал откликаться, приходить в себя, оставаясь глухим и безразличным к действительности.
Ты не двигался, и я делал это за тебя. Купал в теплом море, оставлял греться на теплом утреннем солнце, раскрывал твои крылья, в надежде, что веселый ветер, напоминающий о полете, взбодрит тебя, возвратив на эту сторону. Ты не спал, впадая временами в беспокойное забытье, метался на можжевеловой подстилке, крича бессвязные слова, смысл которых доставал мой разум.
В одну из этих отвратительных ночей ты произнес то, что заставило меня сделать выбор.
— Мамочка, мамочка! — звал ты. — Пожалуйста, я больше не хочу лететь! Не хочу мама!
Твоя душа стремилась покинуть отяжелевшее бременем памяти тело, но… я не смог отпустить тебя. Забвение стало твоим спасением и моим проклятием.
Солнце давно нырнуло за горизонт, не забыв собрать теплый свет и позволить ночи занять свое место, когда от размышлений меня оторвало копошение.
— Что с-с-случилось? — спросил я, видя как осторожно, чтобы не упасть в темноте, Тенери подбирается ближе.
— Я… холодно. Можно к тебе? — робко попросил парень.
— Можно.
Недавно Авис приобрел обыкновение спать рядом или на моем хвосте. Коснувшись меня, Тенери поспешил выставить руки вперед и нащупать впотьмах гладкую чешую. Руки его были горячими…
Замерз?
Он перебрался от тонкого окончания до следующего кольца, лежащего к туловищу вплотную, и замер, ища, куда бы поставить ногу. Поскользнулся и упал прямо на хвост. Я придержал его немного, чтобы он не поранил крылья, скатившись вниз.
— Спасибо, — отозвался птах, шаря в темноте взглядом.
В отличие от Ависа, ведущего дневной образ жизни, мое зрение хищника давало преимущество, позволяя с легкостью различить черты его лица в тусклом свете звезд, едва проникающем в пещеру.
Я без труда слышал взволнованный стук сердца, распластавшегося на хвосте птенчика.
— Уш-шибс-ся?
— Нет, все в порядке, — поспешил отозваться Тенери.
Мы замолчали. Я продолжал размышлять о том, как рассказать птенцу правду о прошлом. Скрывать истину я не имел никакого права. Воспользовавшись забвением, хотел лишь спасти Тенери жизнь, а не очистить совесть или дать себе ложный шанс. Мне было нужно гораздо больше, чем тело…
— Роскарус, — прервал мои размышления птенец. — Я хотел тебя спросить, — маленькое сердце вновь ускорило бег.
— О чем?
Тенери сглотнул.
— Скажи, был кто-нибудь, кто тебе по-настоящему нравился в той, другой жизни?
Вопрос был неожиданным.
Под другой жизнью Тенери подразумевал все что он помнил до одиннадцатилетния. Подарив ему забвение, я отнял последние четыре года его воспоминаний. Заставил забыть нашу встречу на кладбище и балу, надеясь, что хватит и первой встречи, чтобы сделать его более восприимчивым к моим словам.
А еще заставил его забыть об отношении Ависов к Нагам.
В начале дипломатической экспансии Ависы относились к нам настороженно, и, скорее всего, степень доверия была минимальной, однако контакт существовал и однозначно отрицательным он не являлся. Около четырех лет назад, после того как Дот вошел в состав Верховного Гнезда и стал активно отстаивать позиции змей на чужой территории, с плеч полетели первые птичьи головы. И, как бы тщательно не оберегалась тайна, в мешке ее было не утаить.
Ависы узнали, вспыхнули первые волнения… Это Тенери помнить тоже было ни к чему. Самое важное я заставил его забыть, а значит, и менее значительные факты не должны были встать между нами, пока Тенери приходил в себя и поправлялся.
Яд сделал сознание пластичным, и Тенери внял моему короткому рассказу о том, что мы беглецы. Спасая Авису жизнь, родители якобы отдали его на мое попечение и мы навсегда покинули родные земли.
Тенери потихоньку пришел в себя и превратился в обычного подростка своего возраста, неугомонного и непоседливого, такого, каким я знал и помнил его до страшной трагедии, разбившей между нами пропасть. Он все чаще спрашивал о близких, хотел знать подробности, не помня, что произошло, а я все резче уходил от ответа, не желая врать, но и не находя сил раскрыть страшную тайну.