Периферийный авторитаризм. Как и куда пришла Россия - [3]

Российский капитализм был и остается характерным и одновременно весьма своеобразным образцом окраины мирового хозяйства, экономически (и технологически) зависимой от его ядра – развитых стран Запада; сохраняющим в себе огромные анклавы архаичных хозяйственных и общественных укладов и лишенным внутренних двигателей роста и развития в виде самостоятельного накопления капитала на обновляющейся технологической основе.

Структура экономики за эти годы не только не усложнилась, но, наоборот, еще больше приблизилась к модели, ориентированной на внешние источники спроса, на ограниченный круг традиционной продукции и внешние же источники инвестиций. Более того, невзирая на все разговоры об обратном и даже предпринимаемые сугубо административные меры, за прошедшие годы ситуация усугубилась тем, что трудоемкие сектора строительства и сферы услуг стали в возрастающей степени полагаться на импорт рабочей силы, в то время как значительная часть собственных трудовых ресурсов утрачивается в результате открытой и скрытой эмиграции наиболее молодой и способной ее части и люмпенизации трудоспособного населения в экономически неблагополучных и «неперспективных» регионах.

Да и восприятие России – как внутри страны, так и за ее пределами, – по мере того как годы глобального военно-идеологического противостояния США и СССР уходят все дальше в историю, все больше отражает ее нынешнее состояние пусть и весомой, но периферийной и сравнительно малозначимой части мирового хозяйства, чья роль, с одной стороны, сводится преимущественно к поставкам нефти и газа, некоторых других сырьевых продуктов, а также торговле «ширпотребом» ВПК и оказанию некоторых транспортных услуг, а с другой – к потреблению товаров массового спроса. Огромный ядерный арсенал, конечно, гарантирует ей свободу от угрозы прямой военной интервенции, но он не может обеспечить России имидж высокоразвитого государства, способного претендовать на участие в мировом лидерстве – экономическом, технологическом и, как следствие, политическом. Образ России как преемника Советского Союза – «великой державы», претендовавшей на роль технологического лидера, хотя бы в некоторых ключевых областях, – постепенно трансформировался в картинку перспективной, но несопоставимо более скромной во всех отношениях экономики, стоящей в одном ряду с Индией, Китаем и Бразилией. Строго говоря, растущее ощущение глубокого разрыва между Россией, которая избавилась от ярлыка «постсоциалистической» и «переходной» экономики, но так и не смогла стать частью развитого мира, и самим этим миром, прежде всего европейскими странами, и явилось одной из важнейших причин резкого роста в эти годы антизападных настроений в российской элите.

Но самое неприятное (хотя, возможно, и самое важное) заключается в том, что в России в силу особенностей проведенных в 90-е годы реформ и, в частности, приватизации так и не сформировался класс независимых и граждански ответственных предпринимателей, который был бы способен взять на себя роль лоббиста, организатора и двигателя активных институциональных преобразований, которые только и способны переломить процесс стихийного воспроизводства застойных и ущербных форм организации экономической жизни. То есть, конечно, отдельные носители этого начала в стране есть, но они оказались не объединены ни мощной и эффективной организацией, ни адекватным политическим самосознанием, ни даже чувством сословной солидарности. А без такого класса, без его финансового, организационного и политического ресурса выстраивание широкой коалиции в поддержку реформ оказывается делом практически безнадежным. Власть же без такого давления снизу в лучшем случае занимает позицию стороннего наблюдателя, а в худшем – активно блокирует любые невыгодные для нее изменения статус-кво, рассматривая их как угрозу политической стабильности и сохранению своего особого положения.

Ни для кого не будет откровением, если я скажу, что в том числе (а возможно, и в главной степени) по этой причине вопрос о глубоких институциональных реформах сегодня оказался фактически исключен из политической повестки дня, но это, в свою очередь, означает, что страна оказалась в ловушке «периферийного капитализма» всерьез и надолго.

Собственно говоря, именно это и подвело меня к мысли о необходимости обратить более пристальное внимание на другую сторону этого сложного явления, а именно: на политический строй постсоветского российского капитализма. Сегодня мне кажется, что сформировавшиеся здесь тенденции нуждаются в более внимательном анализе, как минимум, по трем причинам.

Во-первых, это отмеченная мною выше особенность системы «периферийного капитализма», состоящая в том, что его экономика не содержит в себе самостоятельных, автономных стимулов к развитию. Она может расти под влиянием внешнего спроса, благоприятной конъюнктуры и т.д., но оказывается органически неспособной самоусложняться, искать и находить новые ниши и движущие силы для саморазвития. Перспективы преодоления этого состояния полузастоя и односторонней зависимости национальной экономики от мировых лидеров, перспективы изменения – пусть даже долгосрочные – ее места в глобальном хозяйстве в этой системе полностью завязаны на сознательную политику государства, на политическую волю и готовность власти пойти на сверхусилия, личные риски и даже жертвы во имя достижения общественно значимых целей. А это выводит нас на законы функционирования политической системы, которая обеспечивает или не обеспечивает для политического класса такие стимулы и такую возможность.