Пережить фараона - [9]

В ответ на новый закон движение Бейтар и Лига защиты евреев организовали в Америке и в России летние лагеря для тренировки нелегальных иммигрантов. Так и случилось, что Володя Гольдберг, двадцатилетний студент из Минска, дождливой ноябрьской ночью перешел границу в Рафиахе и в полном снаряжении туриста, с рюкзаком и фотоаппаратом направился в Негев. Ориентироваться по карте его научили неплохо, но расчет оказался неверным. Туристов в Негеве давно не было. Золотая молодежь предпочитала Дальний Восток, те, что попроще, ограничивались дискотекой в соседнем квартале, и странного туриста быстро обнаружил патруль. В полиции сразу разобрались, что документы поддельные, и вместо ульпана непрошеный оле оказался в заключении. Вместо ульпана — это, впрочем, для красного словца, потому что ивритом он владел прекрасно и планировал выдать себя за старожила.

Инструктор в летнем лагере в Минске носил кипу, и многие ребята последовали его примеру. Заповедей почти никто из них не соблюдал, но кипа была символом, знаком национальной идентификации. В результате как-то вечером, когда обитатели каравана номер 54-а только закончили ужин и теперь, устраиваясь на ночь, искали, чем бы заткнуть щели, чтобы не так дуло, дверь широко распахнулась и двое охранников ввели высокого, чуть сутулого парня в очках и с кудрявой черной шевелюрой. Когда дверь за охранниками захлопнулась, новенький огляделся вокруг, уселся на привинченную к полу табуретку и произнес: — Мне, наверное, надо представиться. Гольдберг. Владимир Зеэв. Он говорил на правильном иврите, пожалуй, даже слишком правильном, но акцент угадывался безошибочно.

— Владимир Зеэв, — понимающе улыбнулся Ури, — в честь Жаботинского.

Менаше поднялся с матраца и положил мальчику руку на плечо.

— Надо же, уже и олим начали брать. Сколько ты в стране?

— Четыре дня, — последовал ответ, и все они застыли на месте…

В караване Зеэв освоился очень быстро, и вскоре, под руководством Менаше, уже накладывал тфиллин. По субботам вместе с Яаковом они, за неимением лучшего, изучали ТАНАХ по антологии Шимона Пелера, причем Яаков пытался дополнить недостающие куски по памяти, насколько это было возможно. На допросе Зеэв признался, что незаконно перешел границу, через две недели его отвезли на суд в Беэр-Шеву, где он и получил свои десять лет, но особенно по этому поводу не переживал, утешаясь мыслью, что Харид умрет раньше. Об этом Зеэв заявил во всеуслышание, вернувшись из Беэр-Шевы. Был дождливый зимний вечер, и Зеэв, стоя посреди комнаты, пытался стянуть с себя промокшую насквозь куртку цвета хаки. Денег у государства не было, и заключенным выдавали вышедшую из употребления армейскую одежду.

— Может, не стоит так громко, — пытался урезонить его Яаков.

Охранники только-только заперли снаружи дверь каравана и с улицы еще доносились их шаги. Но Зеэв в ответ только рукой махнул.

— Что они мне сделают. Добавят еще десятку. Ну, так долго он точно не протянет.

— Это как сказать, — заметил Ури, — диктаторы как раз живут долго. Ким Ир Сен дотянул почти до ста лет.

Сам Ури получил восемь лет, но тоже рассчитывал выйти до окончания срока. Израиль, сказал он как-то Яакову, — слишком маленькая страна, и процессы, которые заняли в России, или, скажем, Китае, десятилетия, здесь протекают гораздо быстрее. Диктатуры Харида хватит лет на пять, не больше. Они как раз были одни в караване, Ури был болен, а Яакова, как новенького, первые три дня на работу не выводили, и он воспользовался случаем и поинтересовался, за что Ури сидит.

— Сегодня правильнее спрашивать, за что человек остается на свободе, — усмехнулся Ури, но все-таки объяснил.

История получалась почти детективная. Ури опубликовал в каком-то журнале статью о Сталине. Сталина в те времена вспоминали многие, но Ури писал не о лагерях и не о массовых репрессиях, в своей статье он обращался к полузабытой истории начала 30-х годов. Коммунисты уже захватили власть, но внутри самой партии еще проводились выборы, и на очередных выборах генеральным секретарем был избран не Сталин, а молодой и популярный деятель из рабочей семьи, Киров. Сталин объявил выборы недействительными, а вскоре подстроил убийство Кирова, при этом, конечно, считалось, что убили его агенты контрреволюции. С внутрипартийной демократией было покончено, то есть, выборы, разумеется, проводились, но исход их был предрешен заранее.

На допросе следователь положил перед Ури на стол экземпляр журнала со статьей. Статья вышла недавно, но журнал выглядел почему-то изрядно потрепанным.

— Вы автор? — спросил следователь.

Ури только пожал плечами. Отпираться не имело смысла, тем более, что никакого криминала в его статье не было.

— Я, — подтвердил он, — ну и что. Об этом можно прочитать и в учебнике истории.

— Возможно… — неопределенно протянул следователь, который учебников истории явно не читал, но обнаруживать своей неосведомленности не хотел. — Допустим. А это, — и тут он швырнул на стол сложенную вчетверо газету, — это тоже написано в учебниках истории.

Какая именно это была газета, Ури так и не понял. С газетного листа широко улыбался Хаим Армон, а несколько строк внизу кто-то подчеркнул красным карандашом. Ури вгляделся и прочитал, что грузовик, послуживший причиной аварии, вез в Иерусалим стройматериалы для новой палестинской больницы в Восточном Иерусалиме.