Переворот [сборник] - [49]
Усмехнувшись, спросил:
— Если я внесу в список пару фамилий?
— Чьи?
— Допустим, Пилатова.
— Его фамилия в списках уже есть. Они готовились не впопыхах.
— Круто, — Дружков не скрыл удивления.
— Ваша школа, генерал-полковник, — усмехнулась и Самохвалова.
Спала Москва. Близилось утро на Урале. Проснулся Дальний Восток. Вечное вращение неудержимо гнало землю навстречу восходу. По стране от Камчатки и Приморья на запад шел свет нового дня. И никто, кроме ограниченного круга лиц, не знал, каким он будет. В этом отличие мирских дел от круговорота природы. Просыпаясь, мы знаем: день наступил. А вот каким он будет, знать никому не дано.
Два старательных дворника Саид и Муса Билялетдиновы, шваркая старыми метлами по асфальту, подметали тротуар.
Из Боровицких ворот Кремля на огромной скорости вырвались и пронеслись мимо них несколько черных машин.
Озаряя сумерки сполохами красных мигалок, они рванулись на спящие проспекты Москвы.
Дворники на минуту перестали мести. Проводили взглядом машины.
— Опять ба-альшую жо-о-опу повезли, — сказал Саид, вздохнув.
— Куда, как думаешь? — спросил Муса.
— На нашу голову, брат, куда еще, — ответил Саид и яростнее, чем прежде, заскребыхал метлой.
На востоке вставало солнце. Страна-мученица вступала на новую стезю, ведущую к очередному светлому будущему.
Вперед, навстречу солнцу, друзья!
Стреляющие камни Повесть
Эдик заступил на пост в два часа ночи. Некоторое время ходил и поглядывалпо сторонам спокойно и бодро. Потом вдруг что-то сорвалось, надломилось в нем. Ватная мягкость потекла в ноги, наполнила их слабостью. Отяжелели веки. Густая липкая муть стала затягивать сознание непрозрачной пленкой. Пение цикад, истошно верещавших в чахлых кустиках полыни, медленно тупело, глохло, уплывало куда-то вдаль, и Эдик временами переставал его слышать вообще.
Спроси его в тот момент: «Спишь?» — он бы ответил: «Нет», но слышать мир переставал, это точно.
Борясь со сном, Эдик стал массировать шею, до боли разминая загривок. Это хваленое средство борьбы с дремотой на него не подействовало.
Эдик устал растирать шею и бросил бесполезное занятие.
Прошло некоторое время, и звон цикад снова стал уплывать, меркнуть. Сон, сладкий, медовый, втянул в блаженные объятия, утопил, убаюкал в дреме…
Эдик пришел в себя так неожиданно, что поначалу не понял, что случилось. Лишь мгновение спустя догадался — в тишину ночи ворвались звуки стрельбы. Он резко обернулся и увидел внизу за склоном росчерки автоматных трасс. В памяти мгновенно ожила картина недавнего ночного налета. Все повторялось смешно и глупо. То ли у моджахедов много лишних патронов, то ли они просто не понимают: такие диверсии им ничего не дадут.
Эдик с интересом стал смотреть в сторону, где завязался огневой бой. Неожиданно внизу ударило орудие. Над горой, унося в долину резкий, стонущий звук, прокатился выстрел. На какую-то долю секунды мутная красноватая вспышка осветила мир и погасла. Тьма сразу сделалась плотнее и гуще.
От выстрела Эдик вздрогнул. Первой мыслью было спуститься в окоп, но сделать это он не успел. Чьи-то крепкие руки сжали его в объятия со спины, а у горла он почувствовал острие ножа…
День уже с утра походил на вечер.
Гнилая морось окутала Лондон серой мглой: не понять — то ли дождь сочился из грязных туч, то ли к небу с земли устремлялась холодная водяная пыль. Город потерял нарядность, стал казаться приземистым, скучным, унылым.
В ущельях улиц царил неумолчный шелест. Плющили и разгоняли шинами черные лужи машины. Шаркали по тротуарам тысячи мокрых ног. Над головами людей туго звенели крыши зонтов.
Свернув с площади в узкую улочку, такси остановилось. Щелкнув зонтом, полковник Шортленд прикрылся легкой крышей и растворился в толпе, сразу став похожим на тысячи других лондонцев, спешивших по делам в тот час.
Выбираясь из офиса по делам, Шортленд предпочитал пользоваться такси. Деликатные обязанности, которые исполнял старший офицер военной разведки Соединенных Штатов, аккредитованный при одном из учреждений в столице Британии, не нуждались в огласке. Да и дела такие лучше всего обделывать в непогоду, когда есть возможность прикрываться от любопытных глаз широким зонтом. Вот как сейчас.
Шортленд шел, бросая взгляды по сторонам. Неожиданно над самой головой увидел почерневшую от влаги киноафишу.
На огромном щите был изображен здоровенный детина в пятнистых брюках. Он стоял по колено в болотной жиже, ноги врозь, в руках пистолет-пулемет. Выше пояса вояка оказался голым (то ли жарко ему, то ли вскочил заполошно с постели, не успев натянуть на плечи рубаху). Загорелый до цвета меди торс перевивали бугорчатые жгуты мышц. Не человек — анатомическое пособие для начинающих медиков.
В глазах супермена сверкала неуемная ярость. Руки, сжимавшие пистолет-пулемет, демонстрировали нерастраченную кулачную силу. Ствол, бивший кинжальным огнем, был нацелен прямо в толпу.
Но зонты прохожих, как щиты гладиаторов — круглы и непробиваемы. Люди текли мимо афиши без видимых потерь. Толпа хлюпала по лужам мимо, мимо…
У Шортленда не было причин скрывать дело, по которому он в данный момент шел, и все же он осматривался. Привычка не позволяла поступать иначе. Даже в дружеской стране кто-то все же должен был приглядывать за коллегами-американцами. Таковы правила большой игры…
