Перевод русского. Дневник фройляйн Мюллер — фрау Иванов - [27]

Доктор владел реанимационным отделением и женскими сердцами. В манере его разговора и жеста чувствовалась спокойная сила человека, умеющего управлять экстремальной ситуацией. Был он немногословен, а шутил нескромно и цинично. А смотрел! – как зрил в корень. Мой отказ его ошарашил – он привык властвовать. Каждый вечер стоял он под дверью моего номера и говорил, что никогда не встречал таких жестоких женщин. Пока работала наша выставка, мы оказывались с доктором вместе в больших компаниях, в ресторане и даже однажды у него на даче, выпивали и смеялись, но вот этого момента, один на один у дверей моего номера, я всегда боялась.

Даниил Корнеевич выглядел именно так, как жил. Физическая сила и необходимость принимать серьезные решения, от которых зависит чья-нибудь жизнь, сделали его похожим на скульптуру из камня, высеченную нарочито размашисто, без деталей, чтобы не нарушить впечатления цельности и мощи фактуры.

Убедившись в моей стойкости (тут женская жестокость вдруг заиграла благородными оттенками), незадолго до моего отъезда Даниил Корнеевич решился доверить мне дело непростое и даже опасное. Он стоял у двери с серьезным и загадочным видом, держа в руках предмет, завернутый в кухонное полотенце, и в его глазах я прочла нечто новое – не всегдашнюю уверенность и усмешку, не требование к подчинению, прикрытое мутной поволокой страстности, нет – его взгляд был исполнен горения отнюдь не любовного. И я жестом пригласила его пройти в номер.

Явившись с таинственной миссией, он нес впереди себя, как подарок с большим розовым бантом, не столько льняной сверток, сколько проявленное ко мне неслыханное доверие, и это придавало его поведению пафоса, который позволял забыть о неудачной попытке завладеть мной. Теперь дело оборачивалось так, что, прими я его притязания, – не прошла бы испытание и не была бы допущена к священному граалю.

Я развернула полотенце и увидела красивый кинжал. Я воскликнула: «О-о!», но больше мне было нечего сказать, и я уставилась вопросительно на Даниила Корнеевича. Он сообщил, что это – кинжал офицера Вермахта. Офицера высокого ранга. Имперский орел, держащий в когтях свастику, был спилен – там было совсем гладко; поэтому, кто не знает – и не догадается, что за кинжал. По лицу Даниила Корнеевича было видно, что в моих руках находится драгоценность. Я вытащила кинжал осторожно – клинок шел без усилия и абсолютно бесшумно, плотно схваченный изнутри, – задержала на мгновение и медленно вложила в ножны. Глаза доктора помутнели, и он вдруг засобирался уходить. И, уходя, промолвил:

– Забери его, умоляю, увези на родину. В знак того, что между нашими странами не будет войны, – и добавил быстро, не давая мне возразить: – Этот кинжал спас жизнь моей мамы.

И сердито захлопнул за собою дверь.

Кто спиливал свастику под покровом темной украинской ночи? Где этот когтистый знак теперь обретается, в чьей коллекции?

Невероятно! Не понимаю, почему я не остановила его? Почему не попросила, не заставила рассказать потрясающую историю? Ну конечно, понятно, я оберегала себя от его откровений, боясь неумолимого продолжения… Дрожащими руками заворачивала в тряпочку страшный кинжал, который, может быть, пронзил насквозь чью-то жизнь и каким-то образом спас женщину – каким таким образом? Не могла же мамочка прикончить офицера и прибрать кровавый кинжал к рукам – она бросила бы его и бежала. И далеко бы не убежала. Доктор говорил, что его мама была еврейкой… Любовная связь еврейки и офицера СС! Конечно, кто же еще имел право распорядиться жизнью или смертью евреев в оккупированных городах? О боже мой, а если это было здесь, в Донецке? Здесь расквартировалось офицерство. Евреев Донецка расстреливали и сбрасывали в шахту 4/4-бис. Всех – возраст и пол значения не имели. Но маленький Даниил и его мама остались живы. Как? Если при освобождении Донецка офицер бежал, то разве мог он оставить ей на память элитный атрибут – нет! Как же он оказался в ее руках? Да как же она его хранила? Это же каралось законом – каралось все подряд, даже если не за что было карать, а уж если есть за что… Кто спиливал свастику под покровом темной украинской ночи? Где этот когтистый знак теперь обретается, в чьей коллекции? Да может, было это не в Донецке, а где-то еще?

Девушки отплясывали ламбаду так самозабвенно, словно никаких забастовок, дефицита и кризиса – да что им, красивым, до политики ли…

И ни на один вопрос не находилось ответа, и ни одна моя версия не развивалась логично. Может, это и была история безответная и нелогичная. Но что-то ведь заставило еврейку сберечь нацистское оружие и передать взрослому сыну! Что-то ведь сподвигло и его посвятить жизнь реанимации и спасать пострадавших в шахтах, пусть даже это «что-то» было и неосознанным. Но, может быть, – ниспосланным…

Извините, да мне-то что с этим кинжалом делать? Как, по-вашему, я смогу это вывезти в Германию?!

Так подумала я, сердясь на то, что Даниилу Корнеевичу все же удалось произвести на меня впечатление, и убрала кинжал на дно чемодана.

«В знак того, что между нашими странами не будет войны».