Пересечение - [47]

Шрифт
Интервал

– Что, отец, заблудился? – спросил старика крепкий молодой парень, подойдя к нему от машины. Он вытирал руки тряпкой, внимательно глядя на старика.

– Вот, посмотри, мил человек, – дрожащим голосом попросил старик, протягивая ему свою бумажку.

– Нет, дед, это не сюда, а в следующий подъезд, гдето, наверное, этаж шестой, – он вернул бумажку назад и провожал старика взглядом, пока тот добирался до соседнего подъезда, и только тогда снова пошел к машине.

– Глухо. И на этажах, наверное, все перекрыто. Так глупо попасться! Или все-таки рискнуть? – Виктор Иванович медленно двигался по подъезду в сторону лифта, прикидывая, как поступить дальше.

– Раз караулят на улице, может, караулят и в подъезде. В квартирах, на лестничных площадках. Это какую же массу народа нужно задействовать, чтобы охватить все места их возможного появления? А вот это вряд ли, и значит, есть шанс возможной слабинки здесь, в этом доме, в месте не столь очевидном.

Он нажал кнопку вызова, дождался лифта и решительно шагнул в открывшиеся двери. Вышел он на седьмом этаже, осмотрелся и пошел влево, в сторону угловой квартиры. В подъезде было тихо, было тихо и за дверями. Он нажал на звонок три раза: длинный, короткий и снова длинный. Ожидание было недолгим, и дверь приоткрылась ровно на величину накинутой цепочки. В дверь выглядывал пожилой, невысокий, худенький человек в очках. Он с сомнением посмотрел на старика и спросил:

– Чем обязан?

– Здесь проживает доктор Ватсон? Или он уже в Одессе?

– Доктор будет попозже, – очкарик скинул цепочку и пригласил гостя заходить в квартиру. Он тщательно закрыл дверь, снова накинул цепочку и только тогда снова обратился к гостю:

– Слушаю вас внимательно.

– Ты чего, старый пенек, даже в свои бинокли плохо видишь?

– Витя, это ты, что ли? Совсем не узнать. Неужели опять в деле? Сколько же лет мы с тобой не видались? Считай, лет десять. Как ты тогда из посольства ушел через Сингапур… Да раз в пять лет поздравительная открытка по круглым датам.

Он говорил очень быстро, видно было, что радостные чувства перехлестывают через край.

– Ну, совсем заболтал. Гена, мы что так и будем стоять в коридоре?

– Это я так, от неожиданности. Проходи в комнату. Я сегодня дома один, мои все на даче. Сейчас сооружу по капельке коньяка и поболтаем.

– Ну, если только по капельке, а то я совсем ненадолго, времени в обрез.

– Да, я быстренько, – ответил Геннадий и быстро пошагал на кухню.

В это самое время молодой человек, копавшийся в машине у соседнего подъезда, уже отправил мэмээской в центральный офис фотографию очередного человека, сделанную миниатюрной цифровой фотокамерой. В принципе старик не вызывал никаких подозрений, но приказ был однозначен: всех входящих в этот подъезд! Было просто невозможно охватить все места вероятного появления разыскиваемых лиц гасящими группами, поэтому было всего несколько готовых к выполнению акции мобильных групп и мощная ЭВМ, ведущая анализ фото всех подозрительных лиц с мест их возможного появления. Вот она-то мгновенно идентифицировала старика с разыскиваемым лицом. По условному сигналу мобильные группы начали быстро блокировать район и нужный дом.

Виктор Иванович прошелся по комнате, оценил красивую под старину обстановку, постоял у книжного шкафа, пробежав глазами по обложкам книг, дожидаясь, когда появится хозяин с обещанным коньяком.

Геннадий появился из кухни, вкатывая небольшой из цветного пластика столик на колесиках, заставленный бутылкой коньяка, рюмками, тарелочкой с лимоном, блюдцем с сахаром, двумя маленькими кружками для кофе.

– Кофейник уже закипает, еще буквально минута. Кстати, вчера о тебе спрашивал наш бывший сослуживец из моего отдела в разговоре по телефону, я даже удивился, с чего бы вдруг, вроде вы с ним не контактировали. Он еще произнес какую-то непонятную мне фразу. А теперь и ты сам здесь.

Он снова ушел на кухню.

Вдруг на кухне что-то загремело и послышался сдавленный вскрик хозяина.

Виктор Иванович бегом бросился на кухню, екнувшим сердцем уже понимая, что случилось. Он присел на корточки и буквально на мгновение выглянул в сторону кухни через раскрытый дверной проем и сразу отдернул голову. Но и этого было достаточно неизвестному стрелку, чтобы произвести еще один выстрел. Буквально доли секунды не хватило ему, чтобы и этот выстрел стал смертельным, а так просто на стене вспучилась дырка от попадания пули, как раз напротив того места, где только что была голова несостоявшейся жертвы. Но этого мгновения хватило и Виктору Ивановичу, чтобы разом охватить всю картину произошедшего. Геннадий, его старый друг, с которым они в свое время прошли огонь и воду, не раз выручая друг друга из сложных ситуаций, лежал мертвый. Это было очевидно по той неловкой позе, в которой лежал он, с неестественно подвернутой рукой, зажимавшей турку с остатками вылившегося на пол кофе. По лицу сбегала струйка крови из дырки на самой серединке виска. Очки нелепо висели у лица, зацепившись дужкой за одно ухо.

Рваться помочь смысла не было. Помочь тут, наверное, не смог бы и Владимир, если бы он вдруг оказался здесь.

Они его достали окончательно. Сначала они гонялись и пытались убить его самого вместе с племянником, теперь убили явно невинного человека, только за то, что тот по неведению посмел контактировать со своим старым сослуживцем. Он и раньше считал, что контора, при всей ее безусловной необходимости государству, творит достаточно мерзопакостные вещи, особенно у себя дома и особенно в последние годы. Ну а этот выпад его достал окончательно. Конечно, сам виноват, расслабился, не просчитал ситуацию, не подстраховался, и все из-за проклятого дефицита времени. Да, видно, и постарел, форму потерял. И вот итог. А ведь Геннадий знал что-то очень нужное и хотел сказать, да вот не дали. Наверняка на полную катушку была включена подслушка. И каково будет родным, когда вернутся домой? Тому, кто стоит за всем этим, придется ответить за все.


Рекомендуем почитать
Сапоги — лицо офицера

Книга удостоена премии им. В. Даля, 1985 г., Париж.


Желтое воскресенье

Олег Васильевич Мальцев — мурманчанин. Работал на Шпицбергене, ходил на ледоколах в Арктику. Сейчас работает в Мурманском высшем инженерном морском училище. Первая его книга — «Движение к сердцу» вышла в нашем издательстве в 1977 году.


Семнадцать о Семнадцатом

В книге собраны рассказы русских писателей о Семнадцатом годе – не календарной дате, а великом историческом событии, значение которого до конца не осмыслено и спустя столетие. Что это было – Великая Катастрофа, Великая Победа? Или ничего еще не кончилось, а у революции действительно нет конца, как пели в советской песне? Известные писатели и авторы, находящиеся в начале своего творческого пути, рисуют собственный Октябрь – неожиданный, непохожий на других, но всегда яркий и интересный.


Жития убиенных художников

«Книга эта — не мемуары. Скорее, она — опыт плебейской уличной критики. Причём улица, о которой идёт речь, — ночная, окраинная, безлюдная. В каком она городе? Не знаю. Как я на неё попал? Спешил на вокзал, чтобы умчаться от настигающих призраков в другой незнакомый город… В этой книге меня вели за руку два автора, которых я считаю — довольно самонадеянно — своими друзьями. Это — Варлам Шаламов и Джорджо Агамбен, поэт и философ. Они — наилучшие, надёжнейшие проводники, каких только можно представить.


Невероятная история индийца, который поехал из Индии в Европу за любовью

Пикей, бедный художник, родился в семье неприкасаемых в маленькой деревне на востоке Индии. С самого детства он знал, что его ждет необычная судьба, голос оракула навсегда врезался в его память: «Ты женишься на девушке не из нашей деревни и даже не из нашей страны; она будет музыкантом, у нее будут собственные джунгли, рождена она под знаком Быка». Это удивительная история о том, как молодой индийский художник, вооруженный лишь горсткой кисточек и верой в пророчество, сел на подержанный велосипед и пересек всю Азию и Европу, чтобы найти женщину, которую любит.


Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

«Звёздная болезнь…» — первый роман В. Б. Репина («Терра», Москва, 1998). Этот «нерусский» роман является предтечей целого явления в современной русской литературе, которое можно назвать «разгерметизацией» русской литературы, возвратом к универсальным истокам через слияние с общемировым литературным процессом. Роман повествует о судьбе французского адвоката русского происхождения, об эпохе заката «постиндустриальных» ценностей западноевропейского общества. Роман выдвигался на Букеровскую премию.