Пересадка сердца - [4]

С обеих сторон переулок стискивали потемневшие кирпичные стены средней высоты. Они были чуть выше его головы, и Ноуленд знал, что если чуть приподняться и заглянуть за стену, можно увидеть заросшие сады на задах ветхих домов. Но это ему было не интересно, на этом отрезке своих ежедневных прогулок он всегда шел, опустив голову.

Встреча с Риджуэем чем-то встревожила его, но ему не хотелось об этом думать. Хорошо ли он помнил все пережитое? Когда-то давно он решил загадку своего сердца.

Однажды, проснувшись, он почувствовал, что задыхается; это с ним часто бывало. Он потянулся к таблеткам, вздрогнул от боли в груди, но тут же понял, что разгадка его страданий - в психосоматике. Однажды его уже лечили от этого. Он порадовался тому, что все вспомнил, и сосредоточился на боли.

Через несколько секунд дыхание стало ровным. Через несколько минут биение в груди стало почти незаметным.

А через несколько дней он вообще забыл о постоянной боли и страхе, с которыми жил последние годы.

Он дошел до следующего перекрестка и повернул направо. Теперь он был на такой же улице, как и его собственная. Она тоже была длиной в милю и вела к магазинам. Он шел, не глядя по сторонам. Дома были точь-в-точь похожи на те, среди которых он жил: такие же разбитые окна и двери, выщербленные лестницы и голые, без черепицы, крыши. Все это угнетало его. Иногда он удивлялся себе - зачем нужны эти прогулки? Но отказаться от многолетней привычки было нелегко.

Минут через десять он очутился возле дома Вероники, вернее, возле дома, где она жила с родителями. Давным-давно, еще до свадьбы. Он постоял несколько минут, разглядывая старомодные обои и занавески, дверь, выкрашенную в темно-каштановый цвет... Как все это знакомо!..

Дом был пуст - он прекрасно это знал, и останется таким навсегда и пребудет таким вечно. Старик тронулся дальше.

Он свернул на главную улицу и сразу же весь напрягся от одного ее вида. Тротуары были полны людей, бродивших от магазина к магазину. Витрины были ярко освещены, в них лежали товары в пестрых упаковках. По дороге двигались два бесконечных ревущих потока. Наступали сумерки, асфальт отсырел. Огни витрин отражались в тротуарах, а свет фар проезжавших машин слепил его. Эту часть пути он не любил и заспешил, втянув голову в плечи, стараясь укрыться от шума и толкотни. Вокруг раздавались голоса, казалось, они исходили неизвестно откуда и летели неизвестно куда, эти неразборчивые, бессмысленные звуки только раздражали его. Он несколько раз столкнулся с какими-то неряшливыми женщинами, нагруженными корзинами, с высокими мужчинами, спешащими неизвестно куда.

Он дошел до угла и с радостью свернул на свою улицу. Внезапно наступила тишина.

Сумерки сгущались, и он не сбавлял шага. Фонари на улице не горели, и по ночам она превращалась в страшное черное ущелье. Прогулка утомила его, и он с приятным предвкушением думал о сне. "Рано темнеет",- подумал он.-"А я так быстро устал. Если бы здесь была Вероника, она бы меня поняла".

Наконец он вошел в свой дом. Согрел молока, выпил, разделся и лег. Сон его был некрепким, он часто просыпался и лежал, поеживаясь в ночной тьме, и думал о своей жене.

Когда он проснулся, рядом лежала Вероника и весело смеялась.

Доктор Уильям Сэмьюэльсон и его гость из ОЗД молча спускались в лифте. Он остановился на третьем этаже, дверцы раскрылись, и Сэмьюэльсон повел своего спутника по длинному коридору.

- Лучше всего вам самому его увидеть. Тогда вы поймете наши проблемы.

Уайлэт сказал:

- Но болезнь Арнсона не меняет сути дела, доктор. Главное, его воля была нарушена.

Сэмьюэльсон нетерпеливо отмахнулся:

- Будь это ординарный случай, мистер Уайлэт, я бы и сам усомнился, права ли медицина в этом споре. Да, и у нас есть чувства, а сам я отнюдь не догматик. Но, я думаю, вы согласитесь, что сейчас мы имеем дело со случаем необычайным.

- Возможно, возможно. Но не надо забывать о принципах. Я не собираюсь поступиться своими, эти же принципы исповедует мое общество.

- Понятно.

Дальше шли молча.

В больнице было тихо. Они прошли мимо указателей хирургических отделений и палат: все они, оказывается, были в другом конце больницы.

Как бы объясняя это, Сэмьюэльсон сказал:

- В этом крыле лежат выздоравливающие и терапевтические больные. Ноуленда поместили сюда после операции из-за его состояния, ведь за ним нужен особый уход.

Нам пришлось все поменять в палате, чтобы соблюсти необходимую стерильность.

Уайлэт кивнул.

Наконец они подошли к двухстворчатой двери. Сэмьюэльсон прошел вперед и придержал створку. Какая-то медсестра поднялась им навстречу и провела их в комнату, смежную с ее маленьким кабинетом.

- Спасибо, сестра,- сказал Сэмьюэльсон.

Она вернулась к себе, оставив их одних. В этой не слишком большой комнате в три ряда стояли стулья.Они были повернуты к прозрачной стене, через которую была видна еще одна комната. Сэмьюэльсон сел на один из стульев, жестом пригласил Уайлэта сесть рядом и показал на палату за стеклом:

- Здесь лежит Ноуленд. Палата была ярко освещена батареей ламп под потолком. Становилось как-то не по себе от ослепительно-белых стен. Посреди комнаты стоял высокий стол, обитый кожей, а на нем лежало человеческое тело, прикрытое белоснежной простыней. Голова была забинтована, глаза закрыты.