Перепутья - [91]
— Ничем.
— Ну, а эти полудикие жемайтийцы, которые в лесах живут и все еще идолам поклоняются?.. Как вы их называете?
— Если они конными или пешими вступают в полки или исполняют другие воинские повинности — тоже называем боярами… И я — жемайтийский боярин… Никаким идолам жемайтийцы не поклоняются, они верят во множество богов.
Магнат Польского государства не понял его и подумав спросил:
— Ну, а ваши Пикуолис, Ковас, Перкунас, Милда, Жемина… Разве это не боги?
— Но и не идолы. Это силы природы, вроде ваших святых, только названные другими именами, — осторожно объяснил боярин Рамбаудас.
Все-таки польский магнат обиделся за сравнение христианских святых с языческими богами и, скрестив руки, сказал:
— Наши святые — это благословенные мученики, пролившие кровь за святую веру римских католиков… А ваши кто? Болотные мерзости, черти из преисподней. Боярин, вы еще во мраке блуждаете. Вас еще не озарил дух святой…
— Боярин, боярин, я говорю о тех жемайтийцах, которые живут в лесах… Ну, а в Вильнюсском крае вы уже всех святым духом озарили?
— В Вильнюсском крае все литовские бояре окрещены и актом нашего милостивого короля одарены привилегиями и уравнены в правах с магнатами Королевства Польского.
— Неизвестно, подтвердит ли эти привилегии наш князь.
— Но ведь они дарованы нашим королем, государем Польши и Литвы. Князь не может ни подтвердить привилегии, ни лишить их.
— Это в Польше, но в Литве он хозяин.
— Не думаю, чтобы теперь бояре Вильнюсского края так легко отказались от своих привилегий, которые они заслужили у нашего короля, — усмехнулся вельможа.
— Тогда им придется отказаться от литовского подданства и перебираться в Польшу.
— Как это?! — возмутился польский вельможа, отпустил руку боярина Рамбаудаса и подчеркнул: — Теперь больше нет никакой границы между Литвой и Польшей… Послушайте, mości panie, что говорит канцлер князя. — С этими словами вельможа остановил проходившего мимо краковского каштеляна и повторил недавно услышанные слова Земовита: — Я всегда говорил, что не акт Кревской унии плохо составлен, а что его плохо объясняют… Вот канцлер князя говорит, что…
Вельможи поспорили. Подошли еще Спытко из Мельштейна, Миколай Мельджик, Миколай Сепинский и другие. Одни согласились с Рамбаудасом, другие поддержали сторону островецкого вельможи. Наконец разрешил спор мудрый краковский каштелян Ясько Топор из Тенчина:
— Это верно, mości panie, на сей раз о привилегиях бояр мы ничего не говорили и насчет границ ничего не решили, но мы собрались не в первый и не в последний раз; на другом съезде поговорим о границах обоих государств, а также о правах поляков в Литве и литовцев в Польше. — И вельможа польского государства, обняв жемайтийского «медведя», повел его к заставленному напитками столу.
— Если не будет дел поважнее, поговорим и о привилегиях бояр, — шутил вельможа Витаутаса, которого все старались обласкать.
— Ну и жемайтийский медведь, — буркнул островецкий магнат и подошел к епископу, чтобы посетовать на упрямство варвара.
В то время, когда во дворце, отведенном польскому королю, пировали, спорили и обнимались вельможи Литвы и Польши, а их государи потягивали из кувшинчиков чистую воду, рыцарь Греже никак не мог наговориться со своей возлюбленной Маргаритой Книстаутайте. Все, что до сих пор разделяло их, уже миновало, унеслось, словно вешние воды. В чужой, далекой стране они оба стали еще ближе друг другу, чем были в Жемайтии или Мариенбурге. Эта разлука не только не остудила, но еще сильнее разожгла их чувства.
— Маргарита, дорогая, — говорил Греже, сжимая белые руки возлюбленной и с мольбой глядя в ее светлые глаза, — после всего, что тобой выстрадано, а мною пережито, стоит ли нам медлить: замки твоего отца разорены, поместье — разграблено; братья — воины в княжеских полках, матери нужен покой, который только мы оба можем обеспечить ей, поэтому не лучше ли было бы нам обвенчаться сейчас?.. Хотя бы и в Вильнюсе?
— Нет, мой дорогой рыцарь Юргис, хотя мое сердце преисполнено благодарностью и любовью к тебе, хотя замок моего отца разрушен, поместье разграблено, братья мои — воины, а у нас с матерью нет крыши над головой, все равно пока что я не пойду за тебя… Когда два года назад ты с князем и бывшими твоими друзьями крестоносцами приехал в наш замок, я видела тогда, как задумчив и озабочен был наш государь… Сегодня он выглядит таким же, а может быть, его ждут еще большие дела… И как же, мой милый Юргис, я могу в такое тревожное время отнять у него одного из лучших витязей? Пожениться мы еще успеем. Но теперь ты служи ему, а я вернусь в свой замок, буду управлять им, буду работать, молиться за тебя и за него… Я буду ждать тебя, благословлять твои подвиги. А если…
— Что — если?
— А если нам суждено больше не увидеться, то я клянусь тебе, рыцарь: никому другому я не достанусь!
— Маргарита, я не оставлю тебя ни в замке, ни в другом опасном месте! Если ты теперь не согласишься выйти за меня, в таком случае я отвезу тебя на жемайтийское взморье, в Палангу, куда давно не ступала нога крестоносца и меченосца, где не только мужчины, но и женщины умеют мечом защищать свою свободу. Правда, пока Литва еще накануне великих сражений, но там будет безопаснее. Только оставив тебя там, я спокойно вернусь в княжеские полки…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В публикуемых повестях классика литовской литературы Вайжгантаса [Юозаса Тумаса] (1869—1933) перед читателем предстает литовская деревня времен крепостничества и в пореформенную эпоху. Творческое начало, трудолюбие, обостренное чувство вины и ответственности за свои поступки — то, что автор называет литовским национальным характером, — нашли в повестях яркое художественное воплощение. Писатель призывает человека к тому, чтобы достойно прожить свою жизнь, постоянно направлять ее в русло духовности. Своеобразный этнографический колорит, философское видение прошлого и осознание его непреходящего значения для потомков, четкие нравственные критерии — все это вызывает интерес к творчеству Вайжгантаса и в наши дни.
В книге «Мост через Жальпе» литовского советского писателя Ю. Апутиса (1936) публикуются написанные в разное время новеллы и повести. Их основная идея — пробудить в человеке беспокойство, жажду по более гармоничной жизни, показать красоту и значимость с первого взгляда кратких и кажущихся незначительными мгновений. Во многих произведениях реальность переплетается с аллегорией, метафорой, символикой.
Действие романа происходит в Аукштайтии, в деревне Ужпялькяй. Атмосфера первых послевоенных лет воссоздана автором в ее реальной противоречивости, в переплетении социальных, духовых, классовых конфликтов.