Переполох с чертополохом - [2]

- Мама, как тебе не стыдно! - пришел мой черед возмущаться. - Ты ведь была на званом обеде у его тетки в Джорджтауне.

Мама фыркнула.

- Внешность обманчива, золотце, не мне тебе говорить. Надеюсь, у тебя с ним ничего серьезного?

Мама уже давно решила, что выйти замуж я должна только за Грега Уошберна, полицейского инспектора из Шарлотта. Мало того, что Грег высок по любым меркам, так и он и внешне совершенно неотразим. А вот мой избранник Бастер, физиономия которого может нравиться разве что матери (причем - его, а не моей), служит коронером. Тем не менее, я твердо знаю, что на Бастера всегда могу положиться, тогда как Грег по части неверности даст сто очков вперед османскому султану - точь-в-точь, как мой бывший благоверный. Была у меня, впрочем, козырная карта, с помощью которой я могла завоевать доверие мамы к Бастеру, однако время пустить ее в ход еще не настало.

- Может, к столам с угощением подкатим? - как бы невзначай обронила я, пытаясь отвлечь маму от ненужных мыслей. - Отец Фосс уже готов вознести молитву.

- Хорошо, золотце, но наш разговор еще не закончен. Может, в субботу поужинаешь у меня? Или ты опять встречаешься со своим лилипутом?

- Я приеду в субботу, - пообещала я и, схватив маму за руку, увлекла ее к накрытым столам.

Мы едва не опоздали. Не успело с губ почтенного пастора сорваться слово "аминь", как толпа ринулась на приступ столов с принесенным угощением, подобно орде краснокожих, штурмующих форт первых колонистов. Нет, не подумайте, я вовсе не виню этих достойных людей. Паства протестантской епископальной церкви славится искусной стряпней, и почти каждый, желая щегольнуть своим умением, принес в церковь Спасителя нашего какой-то кулинарный шедевр.

Однако мне в тот вечер было не до обжорства. Днем, в Шарлотте, я имела несчастье отобедать у Буббы, в "Китайском гурмане". Так вот, му-гу-гаи из кукурузной муки грубого помола, и жаркое по-пекински до сих пор тяжким грузом давили на мой несчастный желудок, отвисший, как мне казалось, до самых коленок. И тем не менее, не желая показаться невежливой, я уцепила и положила на свою тарелку одно канапе с кресс-салатом. На пирушках в складчину такая легкая пища - большая редкость, и я была искренне благодарна той славной особе, что принесла эти канапе.

- Как, это все, чем ты собираешься поужинать? - изумилась мама, когда мы сели.

- Тс-с, мамочка, торги начинаются.

- Кто предложит полтора доллара за эти салатницы? - спросил отец Фосс.

- Два доллара, - тут же заявила мама.

- Мамочка, - изумленно спросила я. - Не собираешься же ты выкупать собственный дар?

- А почему бы и нет? - последовал задорный ответ.

Отец Фосс покосился в нашу сторону.

- Мне показалось, или кто-то предложил два пятьдесят? - вопросил он.

- Два пятьдесят! - тут же выкрикнула я. А, какого рожна? В конце концов, Матвею, моему коту, пригодится новая миска для сухого корма.

Мама воздела руку.

- Три доллара!

- Четыре! - крикнула я.

Отец Фосс расплылся до ушей.

- Может быть, кто-нибудь предложит пять?

Я встала. - Десять долларов!

- А как насчет пятнадцати?

Воцарилась гробовая тишина, если не считать презрительного смешка, слетевшего с августейших губ Присциллы Хант. Понятно, мы ведь епископалисты, а не сборище болванов. Что ж, Мотьке придется долго мурлыкать у меня на коленях, чтобы расплатиться со мной за выброшенные на ветер десять баксов.

- Десять долларов - раз, десять долларов - два... Продано - дочери Мозеллы Уиггинс.

Мама просияла.

Я уселась и запустила зубы в канапе, в то время как отец Фосс выставил на торги громоздкий тостер, лучшие дни которого остались в далеком прошлом - должно быть, еще во времена президентства Герберта Гувера.* (* 31-й президент США, 1929-1933).

Как я ни старалась, проглотить откушенный кусок мне не удавалось. Более того, я едва не подавилась.

- В чем дело? - прошипела мама.

Я залпом проглотила полстакана сладкого чая и - о, счастье! злополучный кусок проскользнул в горло.

- В жизни подобной дряни не пробовала, - пожаловалась я. - Хлеб такой жесткий, что им можно гвозди забивать. Да и вместо кресс-салата петрушку подложили. Жулье!

Внезапно мама пребольно лягнула меня ногой в остроносой кожаной туфле.

- Между прочим, Абби, эти канапе приготовила я, - сухо сказала она. Изучение тсонга отнимает такую уйму времени, что готовить мне совершенно некогда. Да и под рукой кроме хлеба с петрушкой ничего другого не оказалось.

- Что?

- Ах да, - спохватилась мама. - Еще у меня было масло. Настоящее масло, Абби. Не маргарин какой-нибудь или другая модная отрава.

- Мама! Что ты изучаешь?

- Ах, вот ты о чем, золотце. Я учу тсонга. Это один из африканских языков, на котором говорит племя, обитающее на юге Африке. Муойо - на их языке означает "здравствуйте". Хотя точное значение этого слова - "жизнь".

Глаза мои полезли на лоб. За сорок восемь лет эта женщина так и не перестала изумлять меня.

- Но с какой стати ты изучаешь африканский язык?

Мама что-то ответила, но в это мгновение меня отвлекла прелюбопытная сцена. Аукцион был в самом разгаре, а на торги только что выставили тошнотворную копию "Звездной ночи", одной из моих любимых картин Ван Гога. Я уже заприметила ее немного раньше, и от души расхохоталась бы, не дави так на мою грудную клетку проглоченные у Буббы яства. Должно быть, какой-то начинающий художник намалевал этот шедевр и преподнес на Рождество одному из своих ни в чем не повинных родственников, а тот целый год ждал подходящего случая, чтобы избавиться от этой мазни. Однако рама фальшивого Ван Гога мне настолько приглянулась, что я еще до начала аукциона приняла решение на нее разориться.