Переплет - [103]

переплет при живом переплетенном человеке. Если он предложил это мне…

– А книга Нелл? Разве это не настоящий переплет?

– Не будь дураком, сын. Я имею в виду переплет благородных клиентов. Таких людей, как мы.

– Людей значительных?

– Именно. – Он смотрит на меня с улыбкой. – Что ждет врача, если тот начнет торговать тайнами своих пациентов?

Вопрос повисает в воздухе, и вскоре я понимаю, что отвечать на него он не собирается. Он смотрит вслед карете, пока та не исчезает за воротами и створка с кованой монограммой «Д», лязгнув, не закрывается. Отец зевает, берет книгу Нелл и пролистывает ее. Мне хочется уйти, но что-то мешает пошевельнуться. Я стою и наблюдаю за ним.

Он переворачивает страницу. Из книги что-то выскальзывает и падает на пол.

Это тонкий дешевый конверт с надписью побуревшими чернилами. Мистеру Люциану Дарне. Почерк аккуратный, без помарок, как у старательного школьника. Мы с отцом замечаем конверт одновременно; проходит доля секунды.

Я бросаюсь вперед. Но он успевает первым. Выдернув тонкий конверт у меня из рук, он изучает его, подняв брови.

– Ты только глянь – таинственные любовные записки, переданные через переплетчика! Бедняжка мисс Ормонд будет недовольна.

Я выпрямляюсь. В ушах пульсирует кровь. Книга Нелл написана тем же почерком. Но что может сообщить мне Эмметт Фармер?

– Не имею ни малейшего понятия, что это.

– Тогда ты не будешь возражать, если я оставлю письмо себе.

– Но оно мое, – говорю я.

Он постукивает конвертом о ноготь большого пальца. От этого стука у меня сводит зубы.

– Да успокойся ты, Люциан, – наконец произносит он, – мне просто любопытно.

– Отдай его мне. Прошу.

Он улыбается и вертит в руках письмо, держа его на расстоянии вытянутой руки.

– Коль скоро ты не можешь удержаться, чтобы не распространять свое семя, мой мальчик – а ты, видимо, не можешь, ведь ты мой сын, в конце концов, – постарайся хотя бы держать свои проделки под контролем. Стоит один раз потерять голову, и… видишь ли, организовать переплет – дело довольно хлопотное. И недешевое.

Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не потянуться за письмом. Сделав глубокий вдох, отвечаю:

– Я бы ни за что не стер себе память. Я не настолько труслив и бесчестен.

– Ты не понял, сынок, – он наклоняет голову и смотрит на меня с насмешливой полуулыбкой. – Я и не имел в виду, что к переплетчику должен идти ты. Но твоя точка зрения весьма любопытна. Я-то думал, ты презираешь меня, а не Нелл.

– У Нелл не было выбора. Однако любой, кто по собственному желанию… – Я вдруг замолкаю.

– Да?

В горле застревает комок. Стоит посмотреть под ноги, и я увижу пятна на ковре, оставленные Эмметтом Фармером, и камин, где горели его воспоминания. Я вижу, как он давится и хватается за воздух; вижу его мокрое от слез лицо.

– Я бы ни за что не дал стереть себе память, вот что я хочу сказать.

– Что ж, – отвечает отец, – надеюсь, ничто не омрачит твое высокое мнение о себе. – Он вертит письмо в руке, как фокусник – игральную карту. В любой момент он может заставить его исчезнуть: сунет в рукав, и письма как будто бы и не было.

– Отец, – говорю я, – прошу, отдай мне… – Я вытягиваю ладонь, как нищий, хотя мне ненавистно о чем-либо его просить.

Он поддевает клапан и начинает разрывать конверт. Кажется, он собирается прочесть письмо вслух в моем присутствии.

Сердце описывает кульбит. Перед глазами ясно встает картина: Фармер до того, как его книга сгорела, – красивый, немного нескладный, с падающей на лицо челкой. Рубашка ему мала, и он не застегнул верхнюю пуговицу. Когда я назвал его слугой, он посмотрел на меня так, будто хотел ударить.

Я выхватываю письмо из рук отца. Тот не успевает отреагировать; я подхожу к камину, отодвигаю решетку и бросаю конверт в огонь. Тот вспыхивает белым пламенем и вмиг покрывается дырочками с золотистыми краями; края расползаются, бумага прогорает, съеживается, и от нее остается лишь серый полупрозрачный лоскут. В душе моей теплится и пляшет искорка торжества. Наконец я одержал над ним верх. Затем в уши бьет тишина, и мне становится дурно. Я за это поплачусь. Он заставит меня заплатить.

Отец щурится, но потом просто проходит мимо, берет кочергу и размешивает угли. Сноп искр взлетает вверх.

– Какой безрассудный поступок, – произносит он наконец. – Полагаю, автор письма будет недоволен.

Едва ли он простил меня. Он накажет меня позже, когда я уже думать забуду о случившемся.

– Пожалуй, я вернусь к работе.

– Раз ты настаиваешь. – Он театральным жестом показывает на дверь, словно я не знаю, где выход.

По пути к выходу я бросаю взгляд на камин. От письма не осталось ни следа. Что бы ни хотел сообщить мне Эмметт Фармер, теперь я об этом не узнаю. Быть может, он хотел извиниться за то, что испортил ковер? Или за то, что смотрел на меня с жалостью? Что еще могло быть в том письме, помимо извинений? И почему я чувствую себя так, будто меня заперли в серой каменной клетке, ключ от которой только что сгорел?

XXII

Мы пьем чай в гостиной. Нас всего пятеро, но комната кажется невыносимо тесной. От вида желтых стен у меня разболелась голова, воздух пропитался тяжелым запахом маминой туалетной воды и помады, которой Сесилия с Лизеттой укладывают прически. Мне дурно даже от запахов чая и лимона. Стараюсь не дышать глубоко. Потрескивает пламя в очаге, но в комнате холодно. Слева от меня так жарко, что я покрылся липким потом, а справа – зябко. Мисс Ормонд сидит напротив, чинно скрестив лодыжки и склонив голову. Она терпеливо слушает мамину болтовню, но то и дело косится на меня. Руки в перчатках что-то теребят. Я замечаю под перчаткой выпуклость на среднем пальце: обручальное кольцо. Она видит, что я смотрю на нее, и прекращает теребить кольцо. Я стараюсь не встречаться с ней взглядом. В саду выпал тонкий слой снега: как будто клочки папиросной бумаги разбросали по лужайке и те промокли и лежат, размякшие и забытые, а тут и там из-под них проглядывают клочки пожухлой травы. Садовник оставил на траве темные грязные следы.