Переплавка - [43]

— Ещё какой гористой, — тусклым голосом произнес Паоло.

— Мне жаль, что я тебя расстроил, но в нашем мире дело обстоит именно так. И исправить это, увы, невозможно. Результаты прошлых войн, в отличие от их итогов изменить невозможно. На них можно только учиться… Правда, у нас и этого не получается.

— У нас после Третьей Мировой была ещё Четвертая, — сказал Валерка. — Но Апеннинский полуостров никуда не делся. И вообще география Земли почти не изменилась. Ядерное оружие на Земле практически не применялось.

— Хватило ума, — констатировал Стригалёв. — А вот у нас, увы, не хватило. Правда, на Земле у нас давно уже никто не воюет. Хоть что-то сумели понять. Только, боюсь, улты скоро до Земли доберутся. Им-то её щадить нет никакого резона.

— Не доберутся! — не выдержал Серёжка.

— Хорошо бы, — вздохнул врач. Было видно, что мальчишкиного энтузиазма он не разделяет. — Ни один нормальный человек не хочет увидеть родную планету обгорелой радиоактивной пустыней. Как бы сильно он не ненавидел то, что в какой-то момент на ней творится. Всё равно не хочет. А если хочет, то он уже перестал быть нормальным, сошел с ума от своей ненависти.

— Разумеется, — кивнул Валерка. Ему казалось несколько странным, что нужно говорить о таких очевидных вещах. Хотя, он уже чувствовал, что в этом мире — надо. Здесь они очевидными, похоже, не были.

— После каждой войны, как бы она не закончилась, пусть даже самой славной победой, всё равно остается горечь утраты. Прежде всего и главное — о людях, которые могли бы жить, если бы не было войны. А потом ещё и о разрушениях, которые всегда войну сопровождают. Мне попадались старые слайды с видами Италии. Судя по ним, это была удивительно красивая страна. Вы говорите — Флоренция… Если не ошибаюсь, там был удивительно красивый собор Богоматери.

— Санта Мария дель фьёре, — тусклым голосом произнес Паоло. Подросток никак не мог оправиться от страшной новости о гибели родной страны.

— Наверное да. К сожалению, это было давно, я забыл название. Вообще о том, что было до Третьей Мировой, у нас осталось очень мало информации, почти все фонды погибли во время войны. А из того, что осталось, больше всего уцелело собственно про Россию. Довольно много про тогдашние ведущие мировые державы. А про остальные — очень мало из очень малого. Поэтому про Италию сегодня практически ничего не знают. Разве что в итальянских общинах… Но на Сипе, насколько мне известно, ни одной такой нет. Такие вот дела.

— Плохо, — грустно констатировал Никита.

— Плохо, — согласился Стригалёв. — Знаете, вот так иногда представишь себе какой-нибудь старый город. Ту же Флоренцию, например. Как там живут люди. Ходят по улицам. Заходят в магазины, в кафе. Какую-нибудь мелочь покупают, кофе пьют… Проходят мимо того же собора. Заходят туда помолиться… В общем, просто живут нормальной повседневной жизнью. Думаешь, вот бы походить среди них, посмотреть на всё своими глазами. А потом понимаешь, что это невозможно: нет этих людей, нет ни улиц, ни собора, ни города… Да и вообще страны такой уже нет.

— Возможно! — решительно возразил Валерка. — У нас такая страна. И город. И люди. хотите посмотреть — пожалуйста.

Он достал из кармана коммуникатор, пальцы проворно забегали по кнопкам.

— Это у вас что за прибор? Аналог комбраса?

— Да, вроде того. Только у него ещё много функций. Например, показ видеоинформации. Вот, смотрите.

Он протянул коммуникатор врачу.

— Нажимайте вот эту кнопку.

Серёжка совершенно некультурно придвинулся к врачу, чтобы получше видеть экран. Про себя сразу отметив преимущество «плашки» перед комбрасом: смотреть вдвоем на маленький экранчик наручного прибора было бы совсем неудобно. Конечно, никто никогда этого и не делал: комбрас всегда можно было подключить к инфоцентру и просматривать изображение на его большом экране. Да и не таскали на нем видеозаписей, для этого существовали карты памяти. Но будь бы у Валерки с собой только карта, посмотреть на таинственную Флоренцию они бы не смогли: у кабинете Стригалёва инфоцентра не было.

А на экране уже побежало изображение: набережная неширокой речки, трёх-четырёхэтажные домики на дальнем берегу. Серёжки они живо напомнили Нуэр-Позен: там точно так же домишки лепились один к другому. В русских городах дома строили совсем иначе: при той же высоте они отличались большей шириной — на три четыре подъезда минимум. И гораздо чаще дом стоял особняком. А здесь каждый подъезд — отдельный дом, но плотно втиснутый между двух соседей. Так, что между ни малейшей щелочки. Разве что иногда попадается не по-русски узенькая улица. Даже улицей это трудно назвать. Улочка. В русском-то городе иной переулок шире будет.

Камера повернула вправо, показав мост через реку. Удивительно, но прямо на нём были построены дома. Ладно бы у оснований, а то всей протяженности.

— Старый мост, — пояснил Паоло.

— Это настоящие дома на нём? — спросил Серёжка.

— Конечно настоящие.

— А зачем?

Ответить Паоло не успел: его изображение появилось в кадре.

— Это же вы, — изумился Стригалёв.

— Конечно, а кто же ещё? Это я снимал, чтобы потом на станции пересматривать, Землю вспоминать, — пояснил Валерка. — Сейчас и меня увидите.