Переписка - [135]

Шрифт
Интервал

может выплыть и этот рассказ.

Я написал рассказ сам для себя — о великой преемственности, рассказ о тех живых Буддах, которыми живет земля. О личной связанности поколений, о безымянных героях подполья до того — героях до забвения.

Многие гибнут из-за славы, и сколько умерли неизвестными, бросив бомбу на Аптекарском острове. Никто не знает о нем, не узнал ничего. Впрочем, чем-то напоминает Могилу Неизвестного Солдата.

По моему глубочайшему убеждению безымянность не нужна. Рассказ о «Семи повешенных» Андреева — превосходная проза. Андреев — это русский писатель, о котором будут у нас говорить завтра и послезавтра и не найдут меры хвалы.

Это — один из самых, самых искусных, ощущаемых в будущем мире, этот опыт — отчет как анероид, самописец. Есть какие-то рубежи личных характеров, на которые нужно встать, чтобы Михаил Соколов был (чтобы, может быть, более тип русских сочетал Михаил Соколов, Медведь — оставался) в истории.

В истории осталась Ваша мать. Мне хочется о ней писать воспоминания той огромной жизни, которую она прожила. И о Вас, которую родители сразу после побега — в Италию вернули.

Но все пропало. Ваша мать не была счастлива в браке. Пискунов[289] пишет об этом так: пропуск.

Все застилал образ Медведя, фиктивное замужество. Соколов не только свидетель правды и железной программы и хотя сама программа создана не им, а Мельгуновым.[290] Соколов был — аргарный террор, фабричный террор и широкий экстремизм.

Эта история не только позволяет изучить эпоху — надеть намордник на эпоху. Желябов, Перовская, которых, конечно, знала Климова.

В.Т. Шаламов — Н.И. Столяровой

Москва, 10 марта 1966 г.

Дорогая Наталья Ивановна,

пишу Вам в большом волнении. Я прочел письма Вашей матери и все прочитанное все увеличивает масштабность работы по ее жизнеописанию. К тому, о чем мне не думалось и не мечталось раньше (1) большая биография, 2) большой рассказ и 3) малый рассказ, 4) монтаж документов в сборнике воспоминаний), добавятся еще «Письма Н. Климовой». Эти письма при всех обстоятельствах должны быть подготовлены к публикации. Вчерне я это сделаю сейчас же. Порядок перепечатки на машинке — А.С. — сводная сестра матери.

Я продиктую эти письма, чтобы не пропустить ни слова, чтобы слово, душа Климовой чтением этим вошла в меня, это очень надежный проверенный способ (опыт евангельских текстов в церкви, например). Имена другие (все политические кружки). В каждом письме, даже в каждом письме к детям есть свое зерно, своя особенность, есть мотив чрезвычайно интересный. Хотя бы о природе (там есть тексты не хуже «Письма перед казнью»[291] — о красивых цветах на вершинах гор, о Бальмонте, наконец. В высшей степени характерно, что проза Максима Горького не стала душевной опорой Вашей матери.

Словом — вопросов много. Письма заденут всю предреволюционную и послереволюционную эпоху.

Что касается надлома, мне кажется, суть не только в личных обстоятельствах. Это — надлом века, уже отмеченный Блоком, что все пошло не туда и не так.

У меня десять вопросов хронологических — когда можно с Вами поговорить.

И еще: Ваш отец был очень-очень хорошим человеком — позвольте сказать Вам это со всей сердечностью.

Время подвигов героев и героев. Герои рождаются, но сопротивление быту оказал именно Ваш отец.

И еще: я написал стихотворение об Ахматовой, о ее похоронах, как мне показать этот стишок Вам?

Когда-то я дал себе слово (да и Вам, кажется, говорил), что все новые стихи буду отдавать на Ваш суд. Как передать эти стихи Вам?

Мне кажется, что жизнь Вашей матери — ответ на многие вопросы русской истории русским людям, личный пример. Да и «Письмо перед казнью» это ведь ответ, а не вопрос.

Еще о письмах. Я глубоко убежден, что роман, что нет нужды обращаться к обреченному на смерть жанру, что никакой талант не должен быть загублен на придумывании жизни, на выдумывании ситуации.

Биографии Моруа — это только палимпсеста — попытка высунуть нос из литературной тюрьмы, роман мертв, но голос документа будет звучать всегда, вечно.

Эта история — не только позволит изучить эпоху — надеть намордник на эпоху.

Желябов, Перова, которую, конечно, знала Климова.

Н.И. Столярова — В. Т. Шаламову

Дорогой Варлам Тихонович,

решила написать Вам — по телефону не объяснишь, а Вы торопите. Я только что прочитала рассказ. Буду говорить, как всегда, прямо.

1. Думаю, что Вы абсолютно вольны писать, как и что Вам кажется правильным, не мне Вам указывать, я могу только благодарить Вас. Если все же указываю, то под Вашим давлением.

2. По-моему, из того что царапало меня, Вы ровно ничего не изменили, разве что сократили. Я придаю значение не существованию брачных отношений между Н.С. и Соколовым, потому что в этом был высокий момент этих отношений. Умирая, в бреду, она продиктовала знакомой «Сказку о красном цветке», об этом. Красный цветок — идея, ради которой и она и Соколов отказались от самого дорогого, друг от друга. Из всех ее жертв это была самая трудная и высокая. К сожалению, текст этой сказки пропал, но я читала ее и помню, что она меня поразила именно этим.

3. Я просила не характеризовать совершенно неизвестного Вам человека, моего отца. Н.С. была не из тех, кто ищет мужа, замужество, Вы не подумали, что чем-то он должен был увлечь ее? Он был человеком умным, остроумным, сильным, сам сделавший себя интеллигентным, то есть своей волей и жаждой культуры перешедший те несколько веков культуры, которую Н.С. получила с молоком матери без всякого усилия. От него у меня и во мне русские поэты. Если бы он был обыкновенным, он не сидел бы несколько раз при царе и дважды после.


Еще от автора Варлам Тихонович Шаламов
Колымские рассказы

Лагерь — отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключенный, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели — инженеры, геологи, врачи, — ни начальники, ни подчиненные. Каждая минута лагерной жизни — отравленная минута. Там много такого, чего человек не должен знать, не должен видеть, а если видел — лучше ему умереть…


Крест

«Слепой священник шел через двор, нащупывая ногами узкую доску, вроде пароходного трапа, настланную по земле. Он шел медленно, почти не спотыкаясь, не оступаясь, задевая четырехугольными носками огромных стоптанных сыновних сапог за деревянную свою дорожку…».


Очерки преступного мира

«Очерки преступного мира» Варлама Шаламова - страшное и беспристрастное свидетельство нравов и обычаев советских исправительно-трудовых лагерей, опутавших страну в середине прошлого века. Шаламов, проведший в ссылках и лагерях почти двадцать лет, писал: «...лагерь - отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку - ни начальнику, ни арестанту - не надо его видеть. Но уж если ты его видел - надо сказать правду, как бы она ни была страшна. Со своей стороны, я давно решил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде».


Левый берег

Это — подробности лагерного ада глазами того, кто там был.Это — неопровержимая правда настоящего таланта.Правда ошеломляющая и обжигающая.Правда, которая будит нашу совесть, заставляет переосмыслить наше прошлое и задуматься о настоящем.


Артист лопаты

Варлама Шаламова справедливо называют большим художником, автором глубокой психологической и философской прозы.Написанное Шаламовым — это страшный документ эпохи, беспощадная правда о пройденных им кругах ада.Все самое ценное из прозаического и поэтичнского наследия писателя составитель постарался включить в эту книгу.


Сентенция

Рассказ Варлама Шаламова «Сентенция» входит в сборник колымских рассказов «Левый берег».


Рекомендуем почитать
«Может быть, я Вас не понял…»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Любовные письма великих людей. Соотечественники

Продолжение одноименного бестселлера, сборник самых романтических и самых трогательных любовных писем, написанных нашими выдающимися соотечественниками своим возлюбленным в самые разные времена и эпохи, в самых разных жизненных обстоятельствах.В этой книге собраны самые романтичные образцы эпистолярного жанра, незаслуженно забытого в наш век электронной почты и SMS-сообщений – уникальные любовные письма российских государственных деятелей, писателей и поэтов XVIII–XX веков.Читая любовные письма наших великих соотечественников, мы понимаем, что человечество, в сущности, мало изменилось за последние две тысячи лет.


Вечный юноша

«Вечный юноша» — это документ времени, изо дня в день писавшийся известным поэтом Русского Зарубежья Юрием Софиевым (1899–1975), который в 50-е гг. вернулся на родину из Франции и поселился в Алма-Ате (Казахстан), а начат был Дневник в эмиграции, в 20-е гг., и отражает драматические события XX века, очевидцем и участником которых был Ю.Софиев. Судьба сводила его с выдающимися людьми русской культуры. Среди них — И. Бунин, А.Куприн, М.Цветаева, К.Бальмонт, Д.Мережковский, З.Гиппиус, Б.Зайцев, И.Шмелёв, Г.Иванов, В.Ходасевич, Г.Адамович, А.


Том 10. Письма 1820-1835

В десятом томе Полного собрания сочинений публикуются письма Гоголя 1820–1835 годов.http://ruslit.traumlibrary.net.


Письма (1857)

«Письма» содержат личную переписку Ф. М.Достоевского с друзьями, знакомыми, родственниками за период с 1857 по 1865 годы.


Письма (1870)

«Письма» содержат личную переписку Ф. М.Достоевского с друзьями, знакомыми, родственниками за период с 1870 по 1875 годы.