Переписка из двух углов Империи - [3]
Астафьев ответил незамедлительно (14 сентября 1986 года). Его письмо к Эйдельману - яркий образец воинствующего антисемитизма. Омерзительные слова про "гной еврейского высокоинтеллектуального высокомерия" соседствуют с утверждениями о "зле", которым якобы пропитано письмо Эйдельмана ("Более всего в Вашем письме меня поразило скопище зла <...> Какой груз зла и ненависти клубится в Вашем чреве?" и т. п.). И наконец - дежурные антисемитские доводы. Дескать, и 1937 год, и Гулаг - все это в немалой мере оправдано, ибо все это "кара" евреям за то, что расстреляли царскую семью, устроили Революцию, развязали в России красный террор и пр. Расплата, так сказать, возмездие "свыше" ("...маялись по велению "Высшего судии", а не по развязности одного Ежова", - сказано у Астафьева).
Эмоциональное письмо Астафьева отличается не только пафосом, но и... юродством. Гневно обличая Эйдельмана, Астафьев то и дело вспоминает о смирении ("не отвечу злом... <...> И просвети Вашу душу всемилостивейший Бог!"). Страшно читать начальные строки ответного письма (не письма удара!), которым пышущий ненавистью Астафьев благодарит Эйдельмана за письмо. И самое главное: письмо Астафьева вовсе не ответ Эйдельману. Не возражает и не отвечает Виктор Петрович своему оппоненту, да и вовсе не пытается вступить с ним в разговор, а выплескивает на него свою обиду и ярость, не думая ни о диалоге, ни о логике. Да еще глумливо язвит, прибегая к истасканному доводу "патриотов" о том, что изучение великой русской литературы попало у нас якобы "в чужие руки": "В своих шовинистических устремлениях мы можем дойти до того, что пушкиноведы и лермонтоведы у нас будут тоже русские.."
Письмо Астафьева поразило Эйдельмана. "Несколько
дней <...>, - по воспоминаниям одного из друзей, - он ходил оглушенный, вновь и вновь подходил к столу и перечитывал текст ответа, не веря своим глазам..."7 Ученый-историк не промолчал и на этот раз - прокомментировал астафьевские эскапады короткой запиской от 28 сентября 1986 года, в которой указал писателю на ошибки и неточности, им (Астафьевым) допущенные (не "сионист Юрковский", а большевик Юровский и пр.), посетовал на эмоциональный характер письма ("Вы оказались неспособным прочесть мое письмо, ибо не ответили ни на одну его строку") и резонно завершил Пе
реписку словами: "...Говорить, к сожалению, не о чем".
Эта короткая, но страстная полемика в скором времени получила огласку. Чутье историка подсказывало Эйдельману, что письма такого рода это прежде всего документы и они не должны залежаться в его личном архиве. Точно так же думали и многие из тех, кого он ознакомил с Перепиской. Размноженные на пишущей машинке, все три письма были "пущены по рукам" и быстро распространились в среде московско-ленинградской интеллигенции, а затем и по всей стране. В деревню Овсянка Красноярского края, где жил Астафьев, хлынул поток возмущенных писем; многие возвращали писателю его книги. Власть тоже не обошла вниманием этот, по сути, последний советский самиздат, причем глухие упоминания о Переписке, промелькнувшие тогда в печати, были проникнуты сочувствием к Астафьеву, якобы незаслуженно оскорбленному. Устами советского критика А. А. Михайлова "Правда" расценила поступок Эйдельмана (имя не называлось) как "эпистолярную гапоновщину", то есть хорошо продуманную провокацию: "Затевается, например, переписка, провоцирующая на резкость <...> Затем эта переписка предается широкому тиражированию с целью компрометации адресата" и т. д.8 . Ходили слухи, что интерес к Переписке проявил сам М. С. Горбачев.
Волнение, возбужденное Перепиской, наблюдалось не только в черносотенном лагере или на Старой площади. Страсти не утихали и в стане столичной интеллигенции, ибо далеко не все были на стороне Эйдельмана. Пустил, дескать, по рукам частные письма! - этот довод звучал особенно часто. Да и зачем было затевать Переписку - взял и спровоцировал вспыльчивого, несдержанного Астафьева. Экий, мол, недостойный поступок. Вот и получил по заслугам. И письмо к тому же какое-то неумное, "интеллигентское", да и вообще... опасное. Журналист Ю. Штейн из Нью-Йорка назвал письмо Эйдельмана "провокационным по сути своей", а спор его с Астафьевым - "надуманным"9 . "Неприятен <...> и общий тон его письма, и плохо скрытое высокомерное отношение к адресату, а выпады по поводу рассказа "Ловля пескарей в Грузии" просто несправедливы", - порицал Эйдельмана парижский "Континент"10 . "Общаться с Натаном не хочется..." - так говорили в то время многие и действительно его сторонились11 .
Корили и до сих пор корят Эйдельмана главным образом те, кто сами, ни при какой погоде, подобных писем не пишут. В действительности его послание взволнованное, полемическое, но отнюдь не грубое - написано с чувством собственного достоинства и уважительно (никакого высокомерия!) по отношению к оппоненту. Астафьев, по словам Эйдельмана, "честен, не циничен, печален, его боль за Россию - настоящая и сильная: картины гибели, распада, бездуховности - самые беспощадные". Все это тоже сказано, причем без какого бы то ни было "расшаркивания". Взялся же Эйдельман за перо потому, что считал этот шаг необходимым в первую очередь для себя самого. Совершенно точно сказал об этом К. Шилов: за Эйдельманом стояла традиция свободной русской мысли, с которой он был связан преемственно. "Лунин и Герцен не смолчали бы <...> а что же он - предаст их?"12 А что касается резонанса, произведенного перепиской, то правильней говорить, на наш взгляд, не о скандале, а о событии. В истории русской общественной мысли и публицистики именно письма не раз становились значительным, подчас центральным событием (известное "Письмо Белинского к Гоголю"), и честный гражданственный жест Эйдельмана - безусловно, в том же ряду.
Сборник статей посвящен 60-летию Александра Васильевича Лаврова, ведущего отечественного специалиста по русской литературе рубежа XIX–XX веков, публикатора, комментатора и исследователя произведений Андрея Белого, В. Я. Брюсова, М. А. Волошина, Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус, М. А. Кузмина, Иванова-Разумника, а также многих других писателей, поэтов и литераторов Серебряного века. В юбилейном приношении участвуют виднейшие отечественные и зарубежные филологи — друзья и коллеги А. В. Лаврова по интересу к эпохе рубежа столетий и к архивным разысканиям, сотрудники Пушкинского дома, где А. В. Лавров работает более 35 лет.
В сборник вошли работы, написанные друзьями и коллегами к 60-летию видного исследователя поэзии отечественного модернизма Николая Алексеевича Богомолова, профессора Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. В совокупности большинство из них представляют коллективный набросок к истории русской литературы Серебряного века. В некоторых анализируются литературные произведения и культурные ситуации более раннего (первая половина — середина XIX века) и более позднего (середина — вторая половина XX века) времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Историко-филологический сборник «И время и место» выходит в свет к шестидесятилетию профессора Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Александра Львовича Осповата. Статьи друзей, коллег и учеников юбиляра посвящены научным сюжетам, вдохновенно и конструктивно разрабатываемым А.Л. Осповатом, – взаимодействию и взаимовлиянию литературы и различных «ближайших рядов» (идеология, политика, бытовое поведение, визуальные искусства, музыка и др.), диалогу национальных культур, творческой истории литературных памятников, интертекстуальным связям.
Книга рассказывает о состоявшейся в мае 1916 года поездке К. Д. Бальмонта, «поэта-путешественника», в Страну Восходящего Солнца. Двухнедельное пребывание в Японии глубоко поразило воображение поэта: он создал несколько «японских» стихотворений, писал эссе и очерки об увиденном и переводил японских поэтов – классиков и современников. В самой Японии визит Бальмонта вызвал волну интереса к его поэзии и русской литературе в целом. Авторы книги, известные ученые-филологи Константин Азадовский и Елена Дьяконова, описывают путешествие Бальмонта на широком фоне русско-японского культурного сближения в конце XIX – начале ХХ века.
Правда всегда была, есть и будет первой жертвой любой войны. С момента начала военного конфликта на Донбассе западные масс-медиа начали выстраивать вокруг образа ополченцев самопровозглашенных республик галерею ложных обвинений. Жертвой информационной атаки закономерно стала и Россия. Для того, чтобы тени легли под нужным углом, потребовалось не просто притушить свет истины. Были необходимы удобный повод и жертвы, чья гибель вызвала бы резкий всплеск антироссийской истерии на Западе. Таким поводом стала гибель малайзийского Боинга в небе над Украиной.
В основе этой книги лежит машинописный текст, подготовленный историком-эмигрантом Игорем Ольгердовичем Глазенапом (1915–1996), писавшим также под фамилией Ланин – предков по материнской линии. После его смерти рукопись была передана руководителю издательства "Русская идея" архиепископом Брюссельским и Западноевропейским Серафимом (Дулговым, 1923–2003). Ныне оба этих достойных представителя русского зарубежья, славно потрудившиеся на благо России, ушли в мiр иной, завещав продолжение своих усилий соотечественникам на родине.
Американский певец Дин Рид — известный в первую очередь в СССР и странах Латинской Америки — прославился не только своими песнями, но и своими крайне левыми взглядами. Он, в частности, всегда защищал Советский Союз от нападок и даже написал открытое письмо к одному из самых известных диссидентов Александру Солженицыну. Опубликовано в журнале «Огонёк» № 5(2274), 1971 г.; «Литературная газета» № 5, 1971 г.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Как показывает опыт XXI века — к плохому быстро привыкаешь. К непонятному тоже. Большинство людей спокойно принимает утечки персональных данных из соцсетей, навязчивую рекламу подобранную на основе того, что они ищут и о чем говорят дома, беспощадные системы, контролирующие эффективность работников, молниеносную трансформацию и исчезновение отраслей бизнеса — но можно ли назвать это прогрессом? И, что важнее — что в головах у тех, кто ответственен за радикальные перемены в экономике и в обществе? "Живи, вкалывай, сдохни" британского журналиста и предпринимателя Кори Пайна — головокружительное путешествие по миру Кремниевой долины, раскрывающее всю подноготную мира больших IT-компаний и крошечных стартапов: от ставших нарицательными бытовых неурядиц вроде зашкаливающих цен на аренду до беспощадной идеологии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.