Переписка из двух углов Империи - [10]
Астафьев, - негодовал орган "духовной оппозиции" по поводу статьи "Придется голосовать"52 , - "присоединяется к вайнерам, хазановым, оскоцким, нуйкиным и алексиным, требует суда и расправы над патриотическими лидерами. Эта позорная публикация не будет забыта и войдет в хрестоматию жестокости, недомыслия и ренегатства"53 .
И все же новый Астафьев во многом остался прежним.
* * *
Перелистывая писания Астафьева 1990-х годов, с изумлением видишь: умевший почувствовать и понять правду нового времени, писатель вовсе не отказался от косных националистических взглядов, в которых упрекал его Натан Эйдельман.
Удивительно! Проникаясь состраданием к врагу и захватчику, способный и в "фашисте" разглядеть человека, Астафьев в не любимых им иноземцах продолжает видеть источник бед и несчастий. В особенности же, понятно, достается евреям.
Осенью 1994 года корреспондент "Вечерней Москвы", интервьюируя Астафьева, спрашивает:
"У всех еще на памяти ваша полемика с покойным Эйдельманом. Вы не отказываетесь сегодня от своих тогдашних суждений?"
Уклоняясь от ответа на прямо поставленный вопрос ("Натан Яковлевич обиделся на меня тогда за "еврейчонков". А ведь говорил я о русской культуре. О показной и подлинной внутренней культуре людей"), Астафьев пускается в пространные рассуждения на тему: "Какова одна из главных причин, за которую не только в России, но и во всем мире не любят евреев?"54.
Снисходительно-благодушный к своим оппонентам из "русского лагеря", с которыми он все более расходится в 1990-е годы, Астафьев мгновенно загорается яростью, как только речь заходит о не угодивших ему авторах-евреях, особенно если кто-то из них позволил себе, не дай Бог, критику по его, Астафьева, адресу. При этом слова, и тон, и манера его отзывов - в основном те же, что и в письме к Эйдельману: агрессивные, до неприличия грубые. "Вон евреец Давыдов в "Независимой" всю затаенную, до гноя вызревшую жидовскую злобу выложил..." - пишет он критику В. Курбатову 27 ноября 1995 года (по поводу статьи О. Давыдова в "Независимой газете")55. Еще более непристоен астафьевский выпад против Натальи Горбаневской. И опять та же жало
ба - попытка самооправдания: "...Нападают на меня жиды именно в ту пору, когда мне тяжело, или я хвораю, или дома неладно. Лежачего-то и бьют" (15, 312).
"Ненависть к евреям, - заметил в свое время Бердяев, - часто бывает исканием козла отпущения. Когда люди чувствуют себя несчастными и связывают свои личные несчастья с несчастьями историческими, то они ищут виновника, на которого можно было бы все несчастья свалить. Это не делает чести человеческой природе, но человек чувствует успокоение и испытывает удовлетворение, когда виновник найден и его можно ненавидеть и ему мстить"56 .
И Астафьев продолжал ненавидеть.
В комментариях к роману "Прокляты и убиты" Астафьев вновь позволил себе характерные для него суждения насчет евреев - надуманные, а то и просто кощунственные с точки зрения исторической правды.
"...Евреи, - всерьез рассуждает Астафьев, - так любящие пожалеть себя и высказать обиды всему человечеству за свои cтрадания и гонения, если им выпадала возможность пострелять и сотворить насилие над братьями своими в Боге, отнюдь не игнорировали такую возможность и творили насилие с неменьшей жестокостью, чем их гонители". Далее - ряд имен: Блюмкин - Троцкий Урицкий - Менжинский и "жидо-чуваш", скрывавшийся под псевдонимом "Ленин", которые "творили не менее чудовищные дела и закономерно утонули в невинной людской крови" (10, 753). Ленина, как и Сталина, "рябого грузына" (13, 255), Астафьев не жалует, но почти неизменно, объясняя их злодейства, вспоминает прежде всего о национальной принадлежности обоих.
К "еврейской теме" Астафьев возвращался постоянно, и всегда со свойственной ему болезненной резкостью. Не давала ему покоя и скандальная история середины 1980-х годов. Готовя для собрания сочинений свою нашумевшую "Ловлю пескарей...", Астафьев начисто переписал весь рассказ, превратив его в пространный комментарий к событиям того времени. Этот комментарий, изначально предназначенный для печати, - быть может, самое позорное, что когда-либо вышло из-под пера Астафьева. О деятелях грузинской культуры, протестовавших против его националистических выпадов, Астафьев не находит других слов, кроме "задаренные, закормленные, вконец скурвившиеся" (13, 298). Особенно же, как и десятью годами ранее, достается Натану Эйдельману. "Некий Эйдельман" (это о прославленном на весь мир историке!), "опытный интриган, глубоко ненавидящий русских писателей..." (это о выдающемся пушкинисте!), "точно рассчитал, когда и кому нанести удар"... И гнусные антисемитские шуточки относительно цитат в письме Эйдельмана: "...Как же еврей и без цитаток, и не еврей он тогда вовсе, а какой-нибудь эфиоп или даже удмурт" (13, 314).
Как и в 1986 году, Астафьев озорничает, юродствует ("письмо ученого человека к варвару сибирскому"), не желает говорить по существу и по-прежнему пытается оправдать свою грубость: "...А я, впав в неистовство, со всей-то сибирской несдержанностью, с детдомовской удалью хрясь ему оплеуху в морду <...> со всей непосредственностью провинциального простака, с несдержанностью в выраженьях человека" (13, 315).
Сборник статей посвящен 60-летию Александра Васильевича Лаврова, ведущего отечественного специалиста по русской литературе рубежа XIX–XX веков, публикатора, комментатора и исследователя произведений Андрея Белого, В. Я. Брюсова, М. А. Волошина, Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус, М. А. Кузмина, Иванова-Разумника, а также многих других писателей, поэтов и литераторов Серебряного века. В юбилейном приношении участвуют виднейшие отечественные и зарубежные филологи — друзья и коллеги А. В. Лаврова по интересу к эпохе рубежа столетий и к архивным разысканиям, сотрудники Пушкинского дома, где А. В. Лавров работает более 35 лет.
В сборник вошли работы, написанные друзьями и коллегами к 60-летию видного исследователя поэзии отечественного модернизма Николая Алексеевича Богомолова, профессора Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. В совокупности большинство из них представляют коллективный набросок к истории русской литературы Серебряного века. В некоторых анализируются литературные произведения и культурные ситуации более раннего (первая половина — середина XIX века) и более позднего (середина — вторая половина XX века) времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Историко-филологический сборник «И время и место» выходит в свет к шестидесятилетию профессора Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Александра Львовича Осповата. Статьи друзей, коллег и учеников юбиляра посвящены научным сюжетам, вдохновенно и конструктивно разрабатываемым А.Л. Осповатом, – взаимодействию и взаимовлиянию литературы и различных «ближайших рядов» (идеология, политика, бытовое поведение, визуальные искусства, музыка и др.), диалогу национальных культур, творческой истории литературных памятников, интертекстуальным связям.
Книга рассказывает о состоявшейся в мае 1916 года поездке К. Д. Бальмонта, «поэта-путешественника», в Страну Восходящего Солнца. Двухнедельное пребывание в Японии глубоко поразило воображение поэта: он создал несколько «японских» стихотворений, писал эссе и очерки об увиденном и переводил японских поэтов – классиков и современников. В самой Японии визит Бальмонта вызвал волну интереса к его поэзии и русской литературе в целом. Авторы книги, известные ученые-филологи Константин Азадовский и Елена Дьяконова, описывают путешествие Бальмонта на широком фоне русско-японского культурного сближения в конце XIX – начале ХХ века.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.